Гражданская рапсодия. Сломанные души - [11]
По скрипучей лестнице они поднялись на второй этаж. Здесь было светлее и пахло касторкой. Под потолком горели электрические лампочки, на дверях висели таблички: «Палата № 4», «Палата № 5». Возле двери с табличкой «Ординаторская» Плетёнкин остановился и постучал осторожно костяшками пальцев, потом приоткрыл дверь и спросил негромко:
— Разрешите, господин полковник? К вам посетители.
— Да, пусть проходят.
Первым вошёл Липатников, за ним Толкачёв. В глубине комнаты за массивным столом сидел моложавый полковник со знаками генштаба на погонах. Когда в комнату вошли девушки, он встал, поклонился и снова сел. Вошедшим он присесть не предложил, хотя вдоль стены стояло несколько стульев.
— Итак, вы желаете записаться в нашу организацию. Это похвально, — заговорил полковник без всяких предисловий. — Борьба за восстановление порядка в России предстоит долгая и жестокая, и люди нам нужны. Особенно те, кто прошёл через горнило войны. Но хочу предупредить сразу: мы стоим только в начале пути своего развития и не располагаем многими вещами, коими должны бы располагать.
Полковник казался чопорным, говорил громко, свысока, как будто отчитывал новоприбывших, но при этом улыбался.
— Из содержания, увы, только продовольственный паёк. Скромный, но сытный. По возможности выдаём некоторое обмундирование. Денежное довольствие предусмотрено, но в очень малых суммах. В качестве подъёмных каждый вступающий в Организацию получает двадцать пять рублей. Надеюсь, в дальнейшем выплаты повысятся. Дело найдётся всем. Я гляжу среди вас дамы? Наверняка, вы хотели бы служить в госпитале?
Маша и Катя кивнули одновременно.
— Это похвально. К нам приходят женщины, которые стремятся поступить в передовые части, но мы более нуждаемся в медицинском персонале. Врачи и сёстры милосердия у нас в прямом смысле на вес золота. Активных боевых действий мы не ведём, но долго это не продлится. На границах Донской области сосредотачиваются большевистские орды. Пока их сдерживают полки дончан, но скоро к ним присоединимся и мы. Казаки, к сожалению, ведут себя вызывающе. Войсковое правительство и Круг[5] держит нейтралитет, но выказывает явное неудовольствие нашим присутствием на Дону. Поэтому мы вынуждены ютиться в лазаретах, притворяясь больными, дабы как-то смягчить их реакцию. К больным, как известно, относятся мягче. Тем не менее, я просил бы всех вас вести себя осторожно в отношении местного населения, и не появляться на улице в тёмное время суток, — Звягин помолчал и добавил с сожалением. — Стреляют-с.
Пояснив некоторые моменты внутреннего содержания, полковник принялся расспрашивать каждого: кто такой, откуда прибыл, где служил ранее. Толкачёв, когда подошла его очередь, пояснил кратко на каких фронтах и в каких должностях служил, под конец добавил:
— В июле был направлен в Петроград, в резерв генерального штаба. Однако назначения не получил. До октябрьского переворота находился при Николаевском инженерном училище, преподавал русскую военную историю. После поражения в ноябрьском выступлении против власти большевиков решился ехать в Новочеркасск.
Полковник слушал, кивал, потом сказал:
— Вам следует заполнить анкету. Вопросы не сложные, — и повернулся к Осину. — Вы, по всей видимости, из юнкеров?
— Так точно, ваше превосходительство! — вытянулся тот.
— В таком случае, ступайте на улицу Грушевскую дом двадцать три. Это здание первого городского лазарета. Спросите штабс-капитана Парфёнова. Он командует Юнкерским батальоном, и у него сейчас острая необходимость в пополнении.
— Извините, господин полковник, — подался к столу Толкачёв, — вы упомянули штабс-капитана Парфёнова Василия Дмитриевича?
— Так и есть. Вы знакомы?
— Мы встречались в Петербурге…
— В Петрограде, — поправил полковник. — Высочайшим указом от восемнадцатого августа…
— Да, простите, конечно же, в Петрограде. И я бы хотел прежде назначения переговорить с ним.
— Это ваше право. Мы никого насильно вступать в Организацию не заставляем.
— А разве Юнкерский батальон отдельная структура?
Звягин болезненно сморщился, как будто его уличили в некомпетентности, и поспешно сказал:
— Нет, конечно, нет. Юнкерский батальон так же является частью Организации. Ступайте.
Толкачёв вышел в коридор. Катя и Маша стояли у окна, Липатников, прислонившись плечом к стене, смотрел в пол и теребил в пальцах папиросу.
— Я на Грушевскую, — сказал Толкачёв. — Кажется, там мой друг.
— А мы, стало быть, здесь, — с грустью вздохнул Липатников. — Жаль с вами расставаться, Владимир. Привык я к вам, вы надёжный. — Липатников снова вздохнул. — Если возникнет необходимость, вы знаете, где нас искать.
— Непременно, Алексей Гаврилович.
— И ещё я хотел бы вас попросить. Кирилл с вами уходит?
— Да.
— Приглядывайте за ним. Понимаете, это очень хороший юноша, и очень ранимый. Он поэт. А в России это многое означает. Понимаете?
Толкачёв кивнул и посмотрел на Катю. Она обсуждала что-то с Черешковым, очевидно, какой-нибудь новый медицинский вопрос. Когда Толкачёв прощался, она даже не повернулась в его сторону, и это невнимание задело его, хотя почему она должна была обращаться к нему и почему её невнимательность его задевала, объяснить себе он не мог.
Вестерн. Не знаю, удалось ли мне внести что-то новое в этот жанр, думаю, что вряд ли. Но уж как получилось.
Злые люди похитили девчонку, повезли в неволю. Она сбежала, но что есть свобода, когда за тобой охотятся волхвы, ведуньи и заморские дипломаты, плетущие интриги против Руси-матушки? Это не исторический роман в классическом его понимании. Я обозначил бы его как сказку с элементами детектива, некую смесь прошлого, настоящего, легендарного и никогда не существовавшего. Здесь есть всё: любовь к женщине, к своей земле, интриги, сражения, торжество зла и тяжёлая рука добра. Не всё не сочетаемое не сочетается, поэтому не спешите проходить мимо, может быть, этот роман то, что вы искали всю жизнь.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.