Гражданская поэзия Франции - [5]

Его речей не стерся давний след.

Но вот четырнадцатого июля

Я сам в темнице — через сорок лет.

Свобода! Голос мой не будет изгнан!

Он и в цепях не отнят у меня!

Пою тебя! Да обретет отчизна

Зарю того торжественного дня, —

      Торжественного дня!

ИЮЛЬСКИЕ МОГИЛЫ

Цветов из детских рук, цветов охапки,

Цепь факелов, сень пальмовых ветвей

На этот прах! Друзья, снимите шапки!

Дороже он, чем мощи королей!

Король мечтал, что отомстит в июле

За шаткий трон, за лилии герба.

Тогда трехцветное мы развернули, —

Мы, дети якобинцев, голытьба.

Кричали нам. Мы глохли от обиды, —

Как бы под чарой, непонятно чьей.

А вы чуть не воздвигли пирамиды, —

Вы, правнуки бесчисленных мощей!

А! Хартию швырнув нам Христа ради,

Пытались вы согнуть нас под ярмо.

И вот свалился обойденный сзади

Еще один помазанник-дерьмо.

Есть некий клич, внушенный нам от бога.

«Равенство» — это всех сердец пароль.

Но в дальний край ведущую дорогу

Нам заградил рогатками король.

Марш-марш вперед, вперед! Все будет нашим.

Нам — набережные, Лувр, Отель де Виль.[5]

Войдем мы к вам, подразним вас, попляшем

Там, где сияла в позолотах гниль.

Народ — хозяин. Есть у нищих право,

Что взято в голодовках и в крови,

Ничтожных принцев разогнать ораву

И диктовать решения свои.

Цветов из детских рук, цветов охапки,

Цепь факелов, сень пальмовых ветвей

На этот прах! Друзья, снимите шапки!

Дороже он, чем мощи королей.

Рабочих и солдат, сынов Луары,

Теснившихся у пушки школяров —

Вот их тела! Вот королевской кары

Немые жертвы — безыменный ров.

Им Франция, конечно, храм воздвигнет,

В священном трепете склоняясь ниц.

Любой король, узнав о них, поникнет,

Поймет тщету кордонов и границ.

И перед нашим знаменем трехцветным

Затрепетав, вздохнет он тяжело.

И ляжет неким сумраком предсмертным

Тень знамени на бледное чело.

Но сонных царств не нарушая мира,

К Святой Елене знамя воспарит,

Где мощь Наполеонова кумира

Над бурей века все еще царит.

На миг от спячки гробовой разбужен,

«Я ждал тебя, — промолвит скорбно он, —

Привет! А этот меч уже не нужен!» —

И в бездну бросит меч Наполеон.

Суров и чист его посмертный голос.

Отвергнув все, чем раньше он владел,

То вдохновенье, что за власть боролось,

Одну лишь вольность выбрало в удел.

Цветов из детских рук, цветов охапки,

Цепь факелов, сень пальмовых ветвей

На этот прах! Друзья, снимите шапки!

Дороже он, чем мощи королей!

А титулованная чернь небрежно

Воротит от смиренных жертв носы.

Она клеймит их сволочью мятежной, —

Их, полных благородства и красы!

Когда во сне вы с ангелами, дети,

Лепечете нежнейшие слова,

Подслушайте из будущих столетий

Незнаемые нами торжества!

О, лишь бы знать, что подвиги не сгинут!

Где мы блуждали, будет прям ваш путь.

Удар, которым наш порыв низринут,

Не даст надолго городам уснуть.

Из этих стен вновь над Европой всею,

Земных народов опьянив умы,

Галопом конницы свободу сея,

Восторженные, пронесемся мы!

Равенство во вселенной загорится.

Законов дряхлых рухнет частокол,

Вот новый мир, где Франция — царица,

Чей вечный Лувр — Париж мансард и школ.

И это плод работы их трехдневной —

Тех, кто в земле, кто проложил вам путь.

Богаты парижане кровью гневной,

На баррикадах бьются грудью в грудь.

Цветов из детских рук, цветов охапки.

Цепь факелов, сень пальмовых ветвей

На этот прах! Друзья, снимите шапки!

Дороже он, чем мощи королей!

КРАСНЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕК

     Тьфу, болтун, не дури!

Я старуха, конечно, простая,

     Во дворце Тюильри

Сорок лет уже пыль подметаю.

     Видно, богу грешна, —

     Просыпаюсь от сна,

Посмотрела, а в пламени свечек

Этот красный стоит человечек.

    Боже правый, молю,

    Помоги королю!

     А случалось не раз,

Только ночь подойдет, тут как тут он,

     Рыж, горбат, косоглаз,

В плащ кровавый, как дьявол, закутан,

     Нос загнулся крючком,

     Пляшет, скачет бочком,

Хриплым голосом воет, хохочет,

Во дворцах перемены пророчит…

     Боже правый, молю,

     Помоги королю!

     В девяносто втором

Появлялся он часто не зря нам,

     Приказал из хором

Убираться попам и дворянам,

     Поднял красный колпак,

     Об пол стукнул вот так,

Что дыханье в груди моей сперло,

Марсельезу орет во все горло.

    Боже правый, молю,

    Помоги королю!

    Подметала я — глядь,

Он по желобу лезет на крышу,

    Чтоб меня испугать,

Говорит — Робеспьера услышу,

    Весь напудрен, завит,

    Принял набожный вид,

Сам смеется над саном духовным,

Существом заклинает Верховным.

    Боже правый, молю,

    Помоги королю!

     Но террор отшумел,

Поминальные свечи померкли.

     Он вернуться посмел,

Закричал: «Императора свергли!» —

     И султан казака

     Вдел в дыру козырька,

И солдатскую песню лихую

Затянул под волынку лихую.

     Боже правый, молю,

     Помоги королю!

     Так запомни и верь,

Что дождешься ты гостя ночного!

     В ту же самую дверь

Третью ночь он является снова,

     Продолжает игру,

     Словно певчий в хору,

И к земле пригибается низко,

В черной шляпе своей иезуитской.

     Боже правый, молю,

     Помоги королю!

ПРЕДСКАЗАНИЕ НОСТРАДАМУСА [6] НА ДВУХТЫСЯЧНЫЙ ГОД

В дни Генриха Четвертого придворный

Великий Нострадамус-звездочет

Год предсказал, — но суть не в дате спорной, —

Когда звезда монархов упадет.

В двухтысячном году изгнанник некий

Решеткам Лувра в горести своей

Так возопит: «Подайте грош калеке,