Гражданин Империи Иван Солоневич - [83]

Иван и Юрий обосновались сначала не в самой Медвежьей Горе, а рядом с ней. На третьем лагпункте они, в первый и последний раз за свою лагерную эпопею, оказались в положении чернорабочих. В бригаде по обслуживанию управленческого городка «перекладывали доски и чистили снег во дворе Управления, грузили мешки на мельнице, ломали лед на Онежском озере, пилили и рубили дрова для чекистских квартир, расчищали подъездные пути и пристани, чистили мусорные ямы»[328].

Самое удивительное, что отца и сына вполне устраивало это положение, и они старались продержаться в низах как можно дольше. Ведь в противном случае их ожидал этап в неизвестность — из лагерной столицы в лагерную провинцию. А это никак не входило в расчеты изготовившихся к броску за границу зэков. Но в какой-то момент изворачивоться стало уже невозможно, и Иван Лукьянович вынужден искать новую «придурочную», по гулаговской терминологии, должность.

То, от чего он долго и упорно отказывался на воле, оказалось неизбежным в лагере — работа в пролетарском спортивном обществе «Динамо». Солоневич устраивается при отделении «Динамо» Беломорско-Балтийского комбината, инструктором физкультуры в учебной части. Ее возглавлял Яков Самойлович Медовар. Как и большинство отрицательных персонажей «России в концлагере» он фигурирует под настоящим именем. Об этом можно судить хотя бы по публикации в журнале «Физкультура и спорт» в 1932 году: корреспонденция «Спортинвентарь — боевая проблема. К постановке вопроса на III пленуме ВСФК СССР» подписана «Яков Медовар»[329].

Невымышленным лицом был и начальник третьего отдела ББК (лагерное ОГПУ) Радецкий. Правда, всевозможные исследования и справочники по ГУЛагу не называют даже его имени-отчества, только инициалы — В. Т. Однако доподлинно известно, что на момент окончания строительства Беломорканала он был временно исполняющим должность начальника Дмитровского лагеря, затем — заместителем начальника Беломорско-Балтийского ИТЛ, а уже после побега Солоневичей за границу работал в Управлении пожарной охраны НКВД.

И уж вне всяких сомнений существовал в реальности один из самых мрачных героев «России в концлагере» — Дмитрий Владимирович Успенский, прошедший по начальственным должностям не менее десятка лагерей от Соловков до Амура. Его, кстати, упоминает Солженицын во втором томе «Архипелага ГУЛАГ»:

«Этот Успенский имел биографию, что называется, типическую, то есть не самую распространенную, но сгущающую суть эпохи. Он родился сыном священника — и так застала его революция. Что ожидало его? Анкеты, ограничения, ссылки, преследования. И ведь никак не сотрешь, никак себе не изменишь отца. Нет, можно, придумал Успенский: он убил своего отца и объявил властям, что сделал это из классовой ненависти! Здоровое чувство, это уже почти и не убийство! Ему дали легкий срок — и сразу пошел он в лагере по культурно-воспитательной линии, и быстро освободился, и вот уже мы застаем его вольным начальником КВЧ Соловков»[330].

Примерно о том же пишет и Солоневич, который застал Успенского уже начальником Беломорско-Балтийского ИТЛ. Вот как он передает свой диалог с «соловецким Наполеоном»:

«— Вы говорили, что знали моего брата в Соловках. Вы и там служили?

— Да, примерно так же, как служите теперь вы.

— Были заключенным? — изумился я.

— Да, на десять лет. И как видите — ничего. Можете мне поверить, лет через пять, и вы карьеру сделаете.

Я собрался было ответить, как в свое время ответил Якименке: меня-де и московская карьера не интересовала, а о лагерной и говорить нечего. Но сообразил, что это было бы неуместно»[331].

К слову, документальных подтверждений этой версии — о том, что Успенский отцеубийца — нет, только воспоминания узников ГУЛага. В их числе и академик Д. С. Лихачев. Тут уже вопрос веры. Кто-то ведь и советской статистике доверяет…

Итак, Иван Солоневич, несмотря на свои «политические» статьи, устраивается по своей старой спортивной части — и это станет определяющим фактором для будущего побега. Впрочем, для начала он на время становится «литературным рабом» Медовара, который выбивает себе должность инспектора по физкультуре в культурно-воспитательном отделе (КВО) лагеря и отдает Солоневичу половину зарплаты. А тот пишет за своего начальника директивы, методички, инструкции и прочую «туфту», а также, в качестве повышенного обязательства, берется за изготовление брошюры под условным названием «Руководство по физкультурной работе в исправительно-трудовых лагерях ОГПУ». Юру пристроили в местный техникум — слушателем на курсы дорожного строительства.

Через месяц-другой Медовар пошел на повышение в Москву, и Иван Лукьянович занял его место в КВО. Здесь и рождается в его голове мысль о главной халтуре в своей «советской карьере» — о такой халтуре, когда на кону свобода и неволя, а всего вернее — жизнь и смерть. Мысль эта заключалась в организации все лагерной спартакиады. Чтобы запустить маховик, осталось только «уговорить невесту» — довести эту идею до самого Успенского, начальника лагеря и по совместительству председателя местного отделения «Динамо». То, что казалось невероятным, удалось. И, благодаря относительной свободе перемещений, к условленному сроку, 28 июля, все было готово к побегу. Успел подать еще раз весточку из Лодейного Поля и Борис: уговор в силе, бежим!