Граждане неба. Мое путешествие к пустынникам кавказских гор - [3]
Драндский монастырь стоит в полверсте от местечка Дранды. Дорога к нему не по шоссе, а проселком. Эти полверсты были сущим испытанием. Вылезти и идти пешком невозможно: потонешь в глине. Ехать тоже почти невозможно, лошади вязнут по колени, и линейка наклоняется и почти падает то на один, то на другой бок.
Но всему бывает конец. Пришел конец и этой дороге. Мы въехали на ровный зеленый монастырский двор.
Не успел я подъехать к гостинице, как ко мне подошел монах, молодой, с удивительно яркими голубыми глазами.
— Вы такой-то (назвал он мою фамилию), из Москвы?
— Да. А вы о. Савватий?
Я думал, что это тот монах, на имя которого надо было писать письма о. Сергию.
— Нет. Я пустынник Иван, с Брамбских гор. Меня просил о. Сергий встретить вас. Сам он не мог прийти, задержался с огородом; простите его.
Через полчаса мы сидели с о. Иваном в монастырской гостинице, и он говорил мне о путешествии в Аджары:
— Обвал, действительно, был, но дорогу очистили. Человека убило, тоже правда, но это за сколько лет один случай! И в городах бывают случаи, что дома падают и людей калечат. Зимой камни то и дело летят и снежные обвалы бывают, — ничего, ходим. Бог хранит. Грабежей не слыхать вовсе. На горах дело другое: там и пастухи, и разбойники, но они обижают только осенью, когда уходят с гор.
— А идти пешком придется?
— Нет, можно и на лошадях. До Цебельды доедем на дилижансе, там переночуем на Драндском подворье, а я схожу к поселенцам в Латы, за 20 верст, приведу от одного поселенца, Филиппа, лошадь. На ней доедем до Аджар. Ну, а к нам, на горы, придется уж потрудиться… пешком…
В дверь постучали. О. Иван вышел. Вернулся через несколько минут и сказал:
— Вас желает видеть о. Иларион, адлеровский пустынник, он был в Москве, о монастыре для пустынников хлопотал. Теперь гостит здесь. Узнал, что вы приедете, и ждал вас. Можно ему войти?
— Конечно, можно.
О. Иван отворил дверь:
— Можно, о. Иларион!
О. Иларион — черный, с проседью монах. Борода широкая, лопатой. Глаза маленькие, круглые, перебегают с предмета на предмет. А когда останавливаются и смотрят в упор, делаются злые и тяжелые. Он часто без причины усмехается в бороду, и, кажется, что эта неприятная усмешка относится к чему-то совсем другому, ничего общего не имеющему с разговором. В лице его есть что-то еврейское, и по акценту он кажется не русским.
Я даже спросил потом о. Ивана:
— О. Иларион не русский?
— Нет, русский, крестьянин Подольской губернии.
О. Иларион одет «почище», на нем черный, хороший подрясник. И держится иначе, чем пустынник: мне кланяется очень низко, а о. Ивана перебивает и не дослушивает.
Мне сразу показалось, что о. Иларион видит во мне человека, от которого многое зависит в вопросе о разрешении постройки монастыря. Впоследствии оно так я оказалось. А пока я видел только низкие поклоны и заискивающую улыбку. Несколько раз во время разговора он, как к своему служке, обращался к о. Ивану:
— Ты бы о чае похлопотал. Им, верно, с дороги чайку хочется.
«Ты бы о чае похлопотал» он говорил резко, почти грубо. А «им верно с дороги чайку хочется», перегибаясь, с полупоклоном в мою сторону.
Очень скоро о. Иларион свел разговор на интересующий его вопрос. Рассказал о притеснениях со стороны лесного ведомства и администрации. Вздохнул и сказал:
— За границей живут русские люди, а тут в своем отечестве не могут найти приюта.
Вздохнул снова, но сейчас же усмехнулся в бороду своей странной усмешкой, которую никак нельзя было связать с темой разговора, и спросил неожиданно:
— А как вы полагаете, можно надеяться на разрешение монастыря?
— Не знаю, право… Вероятно, это возможно. Но разве вопрос, нужен ли монастырь, решен окончательно?
— Пустынники подписались. Я все бумаги представил, — сказал о. Иларион, перестал бегать глазами и уставился на меня в упор.
— Я знаю. Но вы сами-то убеждены, что это нужно? О. Иларион перевел глаза на о. Ивана. Быстро взглянул в окно, потупился и ответил не сразу.
— А почему же нет? В церковь недалеко будет ходить. Разбойники не обидят. С земли никто не прогонит. А жить по-пустынному можно. Я все бумаги подал.
Мне показалось, что он опять усмехается. И что-то в тоне его задело меня за живое. Я — человек «мирской». Не жить мне никогда ни в монастыре, ни в пустыне, но как он не сознает, что делает? Или, может быть, сознает?
Вопрос о значении для пустынножительства постройки монастыря был для меня ясен, как день. И я сказал прямо:
— Хлопотать о монастыре может только заклятый враг пустыни. Постройка монастыря, о котором вы хлопочете, будет гибелью пустынножительства.
— Почему? — не то с любопытством, не то с иронией спросил о. Иларион.
— Потому что одно другое исключает. Монастырь весь держится на послушании игумену и уставу. Пустынножительство — на религиозной свободе. Это — сторона внутренняя. А внешняя — раз монастырь, да еще «пустыннический» — значат богомольцы, гостиницы для приезжающих, странноприимные дома и проч. и проч. и проч. Какое же тут безмолвие? Монастырь будет расти. Явятся послушники, монахи и совершенно поглотят горсть пустынников, которые приютятся вокруг него.
![Второе распятие Христа](/storage/book-covers/dc/dc71b13f0167d23e85bcfb013d4120803fb955b7.jpg)
Произведение написано в начале 20-го века. В дореволюционную Россию является Христос с проповедью Евангелия. Он исцеляет расслабленных, воскрешает мёртвых, опрокидывает в храмах столы, на которых торгуют свечами. Часть народа принимает его, а другая часть во главе со священниками и церковными старостами — гонит. Дело доходит до митрополита Московского, тот созывает экстренное собрание столичного духовенства, Христа называют жидом, бунтарём и анархистом. Не имея власти самому судить проповедника, митрополит обращается к генерал-губернатору с просьбой арестовать и судить бродячего пророка.
![Преподобный Серафим](/storage/book-covers/c9/c9aa85fe6d1942925f5e67ae5978c8926755c313.jpg)
По благословению Патриарха Московского и всея Руси АЛЕКСИЯ II Ни в одном угоднике Божием так не воплощается дух нашего православия, как в образе убогого Серафима, молитвенника, постника, умиленного, всегда радостного, всех утешающего, всем прощающего старца всея Руси.
![Сказка для детей старшего возраста](/storage/book-covers/11/115daf6db94da6d9c46fc0a0cf6cfde59afcd8a9.jpg)
«В аду был тревожный день: Дьявол заскучал…Призвал заведующего пеклом. Распёк его на чём свет стоит. Посадил в тартарары мелких чертенят, подвернувшихся под руку. Не принял очень важного чорта, только что вернувшегося с Луны, куда был послан по важному поручению. И объявил, чтобы в первую же полночь весь ад собрался перед его очи, так как он, Дьявол, заскучал и решил держать речь ко всему великому царству преисподней…».
![Христианство и «половой вопрос»](/storage/book-covers/9f/9f922f28d85df8b4360cdaf2818aa6c1ae26c2e6.jpg)
«…Никогда ещё Розанов не высказывался о «метафизике христианства» с такой определённой ненавистью. Книга замечательная. Здесь однобокость и ложь доведены до последних пределов. Но, несмотря на эту однобокость и ложь, одно из самых больных мест в официальной церкви (не в христианстве) вскрыто с поразительной глубиной…».
![Неужели правда?](/storage/book-covers/fc/fc91ed0ae60aaf3c56b4602a5bb6ba1a7fd2c525.jpg)
«Капитан Изволин лежал на диване, забросив за голову руки и плотно, словно от ощущения физической боли, сожмурив глаза.«Завтра расстрел»… Весь день сжимала эта мысль какой-то болезненной пружиной ему сердце и, толкаясь в мозг, заставляла его судорожно стискивать зубы и вздрагивать.Дверь кабинета тихонечко открылась и, чуть скрипнув, сейчас же затворилась опять…».