Границы сред - [18]

Дело было как раз на выезде, именно из-за того, что у Парвати, Приянки и Бьянки наконец-то вытанцовался здоровый эмбрион, и на примерно десятом делении стало ясно, что генеративные свойства будущей плаценты имеют максимальное сродство именно к организму Парвати. Вынашивание в их культуре имело какие-то замысловатые параметры значения, видимо сам факт того, что зачатие в строго фемининных семьях происходило по определению ин витро, был и так большой нагрузкой на культурный конструкт родительства, в общем, Парвати села на попу ровно и довольно резко, а Майе пришлось скидывать свои таблицы (мысленно) в большой чемодан и таскаться, как и Хеллоубобу, по городам и весям, то есть по всяким дальним хранилищам вирусных баз.

Одну овуляцию она полностью потратила на выстраивание договоренностей с сотрудниками архива, именно на растяжке эффект маниакально гигиенического протокола изучения любых действующих кодов в сочетании с мощным облаком гормонального присутствия делался особенно хорош. Вы думаете, это работало только на мужчин? Ха! «Такая киса и так рвется работать!…» — отзывалась о Майе одна из начальственных дам, и в работу-то ее пустили, а что, собственно, еще и нужно?

Двадцать восемь дней спустя тамошняя сингулярность поинтересовалась, восстанавливать ли режим выходного времени или стукнуть родной майиной сингулярности, что гражданочка потеряла берега в увлеченности цифровой археологией.

Майя вздохнула, переставила себе планы и отправилась поискать приключений. Места, где собираются люди, желающие поиграть в свое тело, во всех человеческих локациях узнаваемы, а типы игр — танцы, секс, спарринги или что угодно еще контролируются сингулярностями только на уровне «чтобы люди друг друга значительно не попортили», а так, ваши игры — ваши правила, лишь бы участие было осознанным и добровольным.

…Она попалась уже в тот момент, когда ее брови полезли вверх. Если ты магистрантка самого злого и трудоемкого университета в трех семьях сингулярностей, то эмоция «я не понимаю, что здесь происходит» — именно то, что возьмет тебя за кольцо в носу и никуда не отпустит.

Она ничего не понимала.

Это был какой-то, не очень богато отделанный и наполненный не самой рафинированной публикой паб. Его цифровое пространство гудело, как рассерженный улей, внутрь забегали еще и и еще, проталкивая ее с собой, хохочущие люди и нырком входили в ту или иную струю мельтешащего чата, рядом с ней пожилая женщина непривычно распрямила плечи, как будто кто-то ее дернул, глубоко вдохнула и широко открыв рот, загудела без слов. Майя осознала, что очень похожие короткие — а иногда продолжительные- звуки возникали то там, то сям по всему пространству. Из маленькой дальней дверки, ведущей, видимо, в кухню с хохотом вышел пожилой мужчина и вслух крикнул:

— У меня булки сгорят!

Чат запестрел объяснениями что сделать с булками, стоящий на столе посреди паба парень махнул рукой, симметрично махнул рукой хозяин булок, люди гудели и смеялись, обнимались и страстно, восторженно ждали — ждали чего-то, что должно было вот-вот случиться, а парень на столе озирался, ощупывая глазами всех, всех и каждого, и когда его взгляд дошел до Майи

Вот это звезда!… Ты же не петь пришла, верно?

Нет, не петь, — подумала Майя, усмехаясь.

Ах. Можно, ты будешь слушать? Пожалуйста. Не уходи до конца песни, это большое везение, когда кто-то слушает… Особенно такой, как ты.

Если недолго, — согласилась она.

От этой точки, думаю, минут шесть с половиной, — быстро ответил он.

Майя чувствовала, что с ней он разговаривает не весь — кроме общего чата, зал был заполнен — что она чувствовала своей привычкой по косвенным признакам оценивать все цифровые потоки — зал был просто забит активными личками, кружившими не как обычно в контактных группах такого объема — хаотичными мостиками от случайного участника к случайному участнику — а стягивались паутиной к парню на столе.

Тогда слушай, случайная звезда, а я буду знать, что ты слышишь…

Он твердым, окончательным жестом взмахнул рукой. Повисла невозможная в такой толпе тишина — никто не дышал и не шевелился. Он крутнулся на одной ноге, как волчок — и зал заполнил звук.

Из самых разных углов зала, где-то у Майи сбоку — шел низкий, почти превращающийся в вибрацию бас. Пели мужчины — рядом с ней молодой рыжий бородач, с другой стороны сидящие за столиком рядышком седой и лысый, пел повар, и лица у них были сосредоточенные и восхищенные. Пожилая женщина, что только что гудела рядом с Майей, снова рывком расправила плечи и затянула одну ноту. Замолчала. Несколько раз вздохнула и взяла другую, точно так же идеально срезонировавшую с голосами мужчин за ней.

Вступили голоса помоложе, что пели уже не только звук, но и слова. Майя смутно припомнила этот жанр — а, ну да, шанти, хоровое пение, структурирующее групповые физические усилия — но она никогда, ни в записи ни на концерте, не слышала ни такой слаженности, ни такой эмоциональности в исполнении.

Мальчишка на столе танцевал… Нет, не танцевал. Каждое движение внутри занимаемого им объема было очень точным и вызывало в зале изменение потока звука. Нежные девичьи голоса сплетались с поддержкой мужских, голоса женщин постарше заполняли рисунком пространство между ними, а основой для всего этого лежали — и поднимали весь хор, как атланты на плечах — равномерно распределенные по залу басы.