Граница дозволенного - [32]

Как же все случится, как мы перейдем грань, отделяющую обычные дружеские посиделки от неизвестности, где останется руководствоваться лишь интуицией? И в следующее мгновение Эсекьель ее переходит — перемахивает эту на первый взгляд непреодолимую пропасть, прерывая затянувшееся молчание вопросом: «Хочешь переспать с моей женой?» Я отчетливо помню выражение лица Эсекьеля. Он абсолютно серьезен, ни намека на смущенную улыбку или стыд, — предложение решительное, безапелляционное и недвусмысленное. «Мы были бы не против», — добавляет он, видя замешательство Люсьена. Гость поворачивается ко мне, но я не понимаю, что выражает его лицо — предвкушение, страх, ступор? С озадаченной улыбкой он переводит взгляд на Эсекьеля, ставит стакан виски на столик и молча целует меня, его ладонь проскальзывает мне между ног. На моих губах вкус виски, по бедру пробегает дрожь от прикосновения.

Мы полураздетые в спальне — он в черных плавках, я в трусиках, под которыми меня ласкает его рука. Несмотря на эрекцию, его орган поражает меня бледностью — он такой же светлый, как ладони и подошвы ступней. Опустившись на колени, я сосу этот тугой початок. Люсьен гладит меня по голове, ласкает мои груди, будто взвешивая на ладони. Эсекьель раздевается и проводит ладонями по моей спине. Потом Люсьен опрокидывает меня на спину, стягивает с меня трусики и, целуя уже со всей страстью, берет с ночного столика презерватив, оставленный Эсекьелем. Пристроившись между моих ног, он входит в меня. Перед глазами прыгают мышцы его груди, слегка полноватые, но крепкие. Эсекьель пристраивается сбоку. Мне хочется, чтобы мы были рядом. На его лице по-прежнему ни тени сомнения относительно происходящего. На моем, наверное, тоже — скорее, наслаждение. У Эсекьеля эрекция. Темный потолок в плавном медленном ритме озаряют отсветы автомобильных фар. Гость покрывает поцелуями мою шею и грудь, потом вдруг подставляет губы Эсекьелю. Но тому это не нужно. Повелительно и ободряюще глядя на Люсьена, он кладет руку мулату на плечо, и тот двигается во мне, пока не доводит до короткого, но бурного оргазма. Сам Люсьен кончает чуть погодя, по-настоящему, не имитируя, с долгим рыком на одной ноте. Муж финиширует третьим — в этот момент я о нем и думать забыла и не сразу понимаю, откуда взялась горячая сперма, обжигающая мое бедро.

Потом Люсьен неторопливо одевается — без лишней спешки, но и не стараясь тянуть время. На прощание целует меня в губы. Мы с Эсекьелем снова остаемся вдвоем, пристально смотрим друг другу в глаза, лежа на боку. Молчим. Слова бессмысленны, однако глаза его я должна видеть, чтобы не сомневаться в совершенном. Так мы и засыпаем в той же позе, что и в последнюю нашу ночь вместе.

Просыпаемся поздно и идем в «Миракл» на бранч. Эсекьелю не нужно в университет, значит, это суббота. В этот раз мы садимся внутри, спасаясь от жары и духоты под кондиционерами. Спалось мне спокойно, совесть не мучила. Я не жалела, что мы сломали интимные барьеры и допустили к нашей близости постороннего. Я не чувствовала себя ни использованной, ни грязной. Наоборот, появилась какая-то легкость, уверенность в себе, дерзость. Детали этого утра стерлись из памяти, но скорее всего было примерно так: я сижу в кресле за столиком, наслаждаясь крупитчатым смузи, в меру сладким маффином, возбуждающими обрывками разговоров за соседними столиками. Ночные события мы, кажется, не обсуждаем. Плоть гасит любые всплески целомудрия. Плоть — это приют, за стенами которого можно оставить все сомнения. У меня перед глазами Эсекьель — он сидит развалившись на плюшевом диване, на лице безмятежность.

Несколько дней спустя Люсьен, придя к Эсекьелю на лекции, обронил мимоходом, что прошлая встреча получилась просто кайф. Эта уже знакомая непосредственность, исключавшая подозрения в чем бы то ни было, кроме желания укрепить завязавшуюся дружбу, нас и подкупила. Мы пригласили его снова. На этот раз мы пошли в тратторию на Гудзон-стрит в районе Митпэкинг, потом Люсьен повел нас в соседний бар, расположенный в подземке, — темный и битком набитый. Духотища из-за жары там царила страшная. В центре зала барными стойками был выгорожен треугольник для танцев, на стойке, пытаясь перещеголять друг друга, извивались полуголые танцовщицы. Тягучая музыка с преобладанием духовых и перкуссии задавала плавный, чувственный ритм. Контингент был преимущественно темнокожий. Женщины то и дело поворачивались к своим партнерам спиной и, выгибаясь, терлись ягодицами об их бедра. Мы вошли в треугольник. Люсьен двигался изящно, не позволяя себе увлечься, становясь лицом то ко мне, то к Эсекьелю. Я видела, как взгляд моего супруга скользит по танцующим рядом полуобнаженным женщинам, одетым в большинстве в короткие топики до пупа и мини-юбки.

Придя в квартиру, мы обошлись без марихуаны и виски. Люсьен взял меня сзади, а я сосала у Эсекьеля, время от времени устраивая ему передышку, чтобы он не извергся раньше времени. Услышав мой вопль, Люсьен принялся подстегивать меня старой как мир формулой: «Да, детка, давай, давай, да, беби, да!» — пока не кончил сам, на этот раз полностью забывшись и вопя: «Фак-фак-фак!»