Граница безмолвия - [11]

— Неподалеку от Днестра, на Подолии, на речке Кодыме. Есть там Богом избранный городок, который, по названию речушки, тоже называется… Кодыма.

— Кодыма, говоришь? Не слыхал. Не доводилось. Красиво там, наверное. Юг все-таки, — мечтательно произнес старший лейтенант. — Травы много, зелени… Затосковал я что-то, старшина, по траве, по лесу.

— У нас — да, красиво. Еще бы! Холмы Подолии, прекрасные луговые долины, небольшие, с выжженными причерноморскими степями граничащие, леса… Удивительной красоты земля. Закончу службу — обязательно вернусь в эти края. Вас, понятное дело, приглашу.

— Как только речь зашла о родных краях — во как заговорил! — улыбнулся офицер. — Почти стихами.

— О тех краях иначе нельзя. Дом моей бабушки, по матери, стоял как раз на одном из истоков речки. В нем я родился и в нем же прожил первые десять лет — отец с матерью лишь изредка наведывались в него, поскольку отца почему-то без конца перебрасывали с заставы на заставу. Помню, всякий раз, когда речка разливалась, я мечтал сесть на лодку, чтобы доплыть на ней до Южного Буга, который впадал в море. Когда я появился на свет, отец командовал ближайшей приднестровской заставой, на границе с Румынией. Теперь, конечно, граница уже проходит далеко от тех мест, по Пруту…

— Только слишком уж неспокойная она нынче, — заметил командир заставы.

— Вы так считаете?

— При чем тут я, старшина?! Тоже мне стратега нашел! Но что ситуация на западной границе, прямо скажем, предвоенная — понятно было даже из тех сообщений, которые мы получали, еще когда рация оставалась в строю.

— Так и сказано было, что «предвоенная».

— Сказано — не сказано, в все понятно: предвоенная. Именно в таком раскладе и следует оценивать ситуацию, старшина, чего уж тут…

6

Двухместный самолетик, доставивший на полуостров барона фон Готтенберга, прибыл с тем небольшим опозданием, которое способен был понять и простить даже придирчиво педантичный вице-адмирал фон Штинген. Получив по телефону сообщение о его прилете, Штинген пожалел о том, что с галереи своей сторожевой башни не мог видеть посадочной полосы местного аэродромчика, однако в кабинет вернулся, только когда адъютант звонким, почти мальчишеским голосом доложил, что оберштурмбаннфюрер прибыл и просит принять его.

Впрочем, «просит принять его» — оказалось чистой условностью. Этот рослый детина в черной кожаной куртке без каких-либо знаков различия вошел в кабинет командующего Стратегическими северными силами, словно в казарму вверенных ему «фридентальцев», и осмотрелся в ней с видом фельдфебеля, твердо решившего разобраться со своими подчиненными, чтобы раз и навсегда приучить их к порядку.

— Вам известно, господин вице-адмирал, что я прибыл сюда по личному приказу фюрера, — хриплым басом пробубнил он, стоя посреди кабинета с широко растопыренными локтями, в такой позе, словно ожидал, что со всех закутков этого замка на него вот-вот ринутся заговорщики. — Как известно и то, с каким заданием я прибыл.

— Фюрер действительно называл ваше имя, — с предельной небрежностью произнес Штинген, усаживаясь в одно из двух кресел, стоящих у камина, и жестом указывая оберштурмбаннфюреру на второе. На стоявшем между ними столике уже красовалась бутылка коньяку из французских запасов адмирала, а еще через минуту появился адъютант с двумя дымящимися чашками кофе. — А что касается задания, то вам известно, что операция «Полярный бастион» будет проводиться Северными силами и проходить под моим командованием. И что группа «Викинг», командование над которой вы завтра примете, является всего лишь одним из небольших подразделений этих сил, — окончательно сбил с него спесь вице-адмирал.

— Мне было сказано, что общее командование операцией осуществляете вы, — признал фон Готтенберг. — Что же касается Стратегических северных сил…

— …В штабе которых вы сейчас находитесь, барон.

— …То о них я слышу впервые.

— Мы не та организация, уведомлять о которой следует красочными вывесками, — холодно заметил фон Штинген. — И мой прием был бы куда сдержаннее, если бы не одно обстоятельство из нашего с вами общего прошлого, барон. Именно нашего с вами.

— Начало интригующее, — удивленно взглянул на него обер-штурмбаннфюрер.

Вице-адмирал наполнил коньяком небольшие, только вчера извлеченные из походного чемоданчика серебряные рюмочки и, подняв одну из них, произнес:

— За непотопляемый флагман германской морской разведки крейсер «Комет»!

— Простите? — напряженно поморщился оберштурмбаннфюрер.

— За победу наших войск и за тех, кто содействовал этой победе, находясь в суровой полярной экспедиции на вспомогательном крейсере «Комет». Лучшем крейсере германского флота.

— Том самом, который чуть более года назад прибыл в советский порт Архангельск под русским названием «Семен Дежнев»? — поползли вверх брови барона.

— А затем представал в русских портах и перед капитанами русских судов под названием то «Дунай», то «Донау» и «Доон», а в конечном итоге появился у берегов Южного Сахалина под японским флагом и под претензионным японским названием «Токио Мару»[14]. Оставаясь при этом все тем же быстроходным германским рейдером «Комет», принадлежавшим компании «Северо-Германский Ллойд».