Граница безмолвия - [13]

— Гарнизоны наших северных баз не могут быть многочисленными, — молвил фон Штинген, завершая эту встречу, — но каждый из норд-легионеров должен поклясться, что, защищая свою базу, будет сражаться до последней возможности. Однако главная задача гарнизона — делать все возможное, чтобы до конца боевых действий, до конца войны, его база оставалась тайной, никому из русских не известной.

— Не так-то просто это будет сделать, — заметил фон Готтенберг.

— Непросто, согласен. Тем не менее некоторые из баз уже действуют на полярных русских территориях около двух лет.

В знак уважения к этим солдатам фюрера оберст-лейтенант уважительно склонил голову.

— И как часто меняют гарнизоны этих баз?

— Через год, если только не случается что-то чрезвычайное. Их служба приравнивается к полярной зимовке.

— Единственным утешением моим норд-легионерам может служить только то, что в течение года они проведут вдали от фронта.

— И это в самом деле должно служить им утешением, — заверил его вице-адмирал.

7

Из-за восточной оконечности острова медленно, величественно выплывала громадина айсберга, в надводной части своей напоминавшего надстройку огромного, полузатонувшего корабля. По обе стороны от него, прижимаясь к высоким «бортам», дрейфовали льдины помельче, словно стайка шаланд — под бортами крейсера. Издали эти айсберги чем-то напоминали эскадру небольших заледенелых кораблей.

— А ведь продвигаются они к проливу, — заметил Ордаш. — Судя по всему, вблизи острова сильное подводное течение.

— Не настолько сильное, чтобы айсберг способен был преградить нам путь к Фактории. Не успеет.

— К острову мы, понятное дело, проскочим. Но боюсь, чтобы он не запрудил бухту у заставы. Если это произойдет, кораблю к нашему причалу не подойти.

— Перекрестись, старшина! — урезонил его Загревский. — Только не это, не доведи господь. Шлюпками много не перевезешь, да и пробьешься ли ими сквозь паковый лед?

И все трое уставились сначала на айсберг, выплывавший из-за базальтовой черноты островного мыса, затем — на напоминавшую крепостной замок заставу.

— Течение на запад идет, однако, — как всегда рассудительно подытожил Оркан Оленев. — Бот наш тоже на запад сносит, да. Значит, и льдина тоже пойдет на запад, на Архангельск пойдет.

— Хорошо бы и нам сейчас… на Архангельск, — мечтательно прищелкнул языком начальник заставы.

— Нам-то с вами зачем… на Архангельск? — пожал плечами ефрейтор, не обращая никакого внимания на уничижительный взгляд командира. — Нам здесь надо. Охранять надо, да.

Ордаш давно обратил внимание, что их тунгус никогда не ощущал потребности побывать на Материке, его никогда не влекло ни к поселкам, ни тем более — к городам. Тот мир полярной тундры, в котором ефрейтор обитал, всегда казался ему полноценным и самодостаточным; ни к какому иному он не стремился. И то, что сослуживцы порой воспринимали это безразличие к их поселенческому миру как безразличие юродивого, нисколько не интересовало тунгуса.

— Тебе, старшина, не кажется, что еще немного — и эту ледовую гору, и паковый лед нам придется расстреливать из корабельных орудий? — проворчал начальник заставы, чтобы как-то подавить в себе раздражение, которое тунгус способен был вызывать в нем, даже когда по-шамански предавался молчаливому самосозерцанию. — Если, конечно, таковые окажутся на судне, которое придет к нам в этом году.

— В прошлом году одна пушчонка на носу корабля все же стояла, — напомнил ефрейтор.

— Одна пушчонка при трех снарядах, — задумчиво покачивая головой, ухмыльнулся Загревский. — Должно же быть на корабле что-то такое, что успокаивало бы команду, уходящую в суровый океан.

Бот то вырывался на чистую воду, то вновь на какое-то время оказывался в плену у льдин. Во время одного из таких дрейфов глазастый Оленев вдруг начал медленно приподниматься и, что-то нечленораздельно промычав, указал рукой на пространство западнее острова.

— Что ты там увидел, Тунгуса? — насторожился Загревский.

— Это не кит. Не кит это, товарища командира, — взволнованно проговорил тот, едва удерживая равновесие на расшатывающемся боте.

— Что же тогда? — взялся за бинокль старший лейтенант.

— Присаживайся, а то шлюпку перевернешь! — прикрикнул на него старшина, но тоже поднял бинокль.

То, что заметил зоркий Тунгуса, в самом деле было не китом, а рубкой подводной лодки, которую за все время службы здесь Вадиму приходилось видеть впервые. Но дело не в этом. Обнажив рубку, подлодка не оголяла свой корпус, так, чтобы видна была палуба, и не погружалась, а шла прямо на венчавший юго-западную оконечность острова высокий скальный утес, словно командир намеревался таранить его или же решил выбросить свое судно на узкую полоску каменистого берега.

— Странно как-то она ведет себя, — пробормотал Вадим, наблюдая, как на расстоянии в три-четыре корпуса от отмели субмарина вдруг стала погружаться под воду, однако пенный след на поверхности ясно указывал на то, что она не меняла курс, а самоубийственно шла прямо к подножию пространного плато.

По всем законам физики и житейского бытия субмарина уже должна была врезаться в подводную часть скалы, после чего на мелководье должен был бы прозвучать взрыв. Однако ничего этого не произошло. Рубка исчезла, пенный след оказался стертым едва различимым прибоем, а сам остров по-прежнему окаймляла какая-то странная тишина.