Граница безмолвия - [9]

— И все же летом здесь по-своему красиво. — Старший лейтенант сидел на корме, зажав руль под мышкой, и мечтательно осматривал приближавшиеся черные скалы острова, который по-здешнему так и назывался — Факторией.

— Вот именно: «по-своему», — возразил старшина.

— Помню, первую зиму и весну я пережил тяжело: волком выть хотелось, ностальгия по Материку мучила, по городам и весям. А пришло лето — и понял: земля-то здесь тоже…

— …И поняли вы, товарищ старший лейтенант, — скептически заполнил сотворенную им паузу Ордаш, — что и здесь тоже… земля.

— Пусть и суровая, но по-своему величественная. И красивая — тоже.

— Слушок появился, что вроде бы с кораблем уходите от нас, товарищ начальник.

— Как, уже и слушок пошел?!

— Говорят, однако. Сам слышал, — подтвердил Оркан.

— Странно. И от кого наслышан, ефрейтор?

— Солдатский телеграф. Выдавать не принято.

— Скорее всего, от фельдшера.

— От него, — тотчас же простодушно сознался Тунгуса.

— Болтливейший он человек, — незло покачал головой Загревский. — Самый болтливый из всех «граничников».

«Граничниками» служащих заставы издавна называли кочевники тундры, и слово это настолько прижилось, что все чаще появлялось даже в официальных бумагах, вытесняя привычных, уставных «пограничников».

— Но все-таки уходите? — поинтересовался теперь уже старшина.

— Не нагнетай, Ордаш. Дожить бы до корабля, мундиры с аксельбантами, — задумчиво ответил начальник заставы, поднося к глазам бинокль. — А уж удастся ли уйти с кораблём — это вопрос генштабовский.

«Уйти с кораблём», как говорили здесь, на заставе, было пределом мечтаний каждого пограничника. Судно появлялось обычно раз в году, в конце июля или в начале августа, когда Северный морской путь окончательно очищался от дрейфующих льдин. Это был специальный военно-транспортный корабль, который обходил редкие здесь, в Заполярье, заставы, вплоть до устья Лены, высаживая пограничников-новобранцев и забирая тех, кто осенью должен был демобилизоваться. А заодно пополняя запасы застав топливом, продовольствием, боеприпасами и всем прочим, что необходимо было гарнизону для суровой длительной зимовки.

На борту этого же корабля уходили офицеры и старшины-сверхсрочники, которых переводили на службу куда-нибудь «на материк», то есть в европейскую часть страны, в Среднюю Азию или на Кавказ. А на смену им прибывали служивые, которым надлежало отбыть здесь пять положенных «полярных» лет.

— И переведут вас, товарищ старший лейтенант, в Крым, — мечтательно вздохнул Оленев. Намотав на руку канат, он пытался ловить ускользавший ветер и в то же время держать курс на выступавшую из подводной гряды лагуну, в глубине которой серело здание бывшей англо-шведской пушной фактории.

— Почему именно в Крым? — поинтересовался начальник заставы.

— Море там…

— Здесь тоже море.

— Теплое море там. Теплая земля теплого моря.

— Тунгус, мечтательно бредящий теплой землей и теплым морем, — уже не тунгус.

— Мой отец говорил почти то же самое. Он говорил: «Тунгус должен жить не в тепле, а в снеге». Я никогда не был настоящий тунгус, потому что всегда мечтал стать моряком, плавать в теплых морях и жить на теплой земле, а тундра суеты не любит.

— Тунгус мечтает жить на юге и быть моряком, а моряк с юга, старшина Ордаш, спокойно приживается в тундре и мечтает переродиться в настоящего тунгуса, — иронично проворковал начальник заставы. — Мир перевернулся.

— …Не мечтает, а уже упорно перерождается в настоящего тунгусского шамана, — в том же тоне поддержал его старшина.

— Зачем о шамане говоришь, старшина?! — вдруг холодно как-то взорвался Оленев. — Ты не можешь стать шаманом. Ты не должен говорить о шаманах, когда мы идем к острову шаманов.

— К какому такому «острову шаманов»?! — поморщился За-гревский. — Эй, Тунгуса, при чем здесь шаманы? Ну, говори, говори, чего ты умолк? Хочешь сказать, что тунгусы и ненцы называют этот остров «островом шаманов»?

Однако все попытки заставить Оленева заговорить уже ни к чему не приводили. Назвав этот огрызок суши «островом шаманов», тунгус словно бы нарушил табу.

Половину расстояния до острова они уже прошли, и теперь с бота хорошо видна была мощная казарма с высокими, под крышу загнанными окнами-бойницами — настоящий форт; а рядом с ней еще две постройки — склад и дом для офицерских семей, очерчивающие территорию заставы с юга, со стороны тундры. И, конечно же, закрытая дозорная вышка на скалистом мысу.

Впрочем, сейчас Ордаш уже мог видеть не только заставную вышку, мкнаретно устремлявшуюся в небо с мыса над фьордом, но и две другие, удаленные на два километра к востоку и западу от заставы. А на расстоянии двух километров от них стояло еще по вышке, причем никаких других застав поблизости не было. Ежедневно гробить людей на этих вышках в тридцатиградусный мороз или пусть даже в летнее время года не имело смысла. Это, конечно же, понимали даже самые закостенелые из пограничных начальников. Да и вообще, охранять здесь, на этой дальней заполярной заставе, было нечего, а главное, не от кого. И все же за состоянием вышек следили очень пристально, поддерживая их в постоянной «боеготовности».