Грани жизни - [61]

— Я вот чувствую, — говорил, волнуясь, Петя, — ей обязательно нужно это понять, продумать… и выйти на прямую дорогу. Если она будет чаще вспоминать, о чем я с ней говорил, нужные мысли придут к ней… и она решит… да, конечно, решит в конце концов, как ей поступить…

— «В конце концов»! — возмущенно повторил тогда Гриша. — А ты пока что будешь мучиться?..

Но Петя промолчал, и Гриша, с детства привыкнув прислушиваться к настроениям друга, больше не говорил о Галине.

А Петя теперь словно видел ее перед собой, и чаще всего в новом ее душевном состоянии: темные глаза ее полны невыплаканных слез, беспомощно дрожащие губы словно таят в себе множество только к нему, Пете Мельникову, обращенных слов, но потрясение от встречи так сильно, что она, его Галина, не может их вымолвить.

«Нет, она не забыла меня, она любит… и раскаивается… Милая, шальная ты моя головушка… теперь ты терзаешь себя, зачем все это случилось!.. Если бы мы могли сейчас встретиться, тебе сразу стало бы легче… Моя обида на тебя сразу исчезла, как увидел тебя, несчастную, заплаканную… Но как утешить тебя, как встретиться с тобой, милая, бедняжка моя?»

Так, как теперь, с бесконечной жалостью и всепрощающим пониманием, он никогда не думал о Галине; прежде она всегда виделась ему картинно, как юная березка в Нескучном саду, на фоне голубого неба. Никогда он не знал боли и тревоги за нее, а теперь они постоянно были с ним.

И сейчас за своим чертежным столом Петя при всей своей привычной выдержке вдруг снова как бы видел перед собой заплаканную, несчастную и словно затерянную в суете людской Галину; и мысли о том, что он нужнее всего ей именно сейчас, с неодолимой силой приступали к нему везде.

Встретиться, излить друг другу всю горечь и боль этих тяжелых дней! Встретиться, но как, где, когда?.. Позвонить Галине, но днем она, понятно, в институте. К телефону может подойти бабушка — «фарфоровый лобик», которая в своем неприязненном отношении к Пете исходила из того, что он «просто мелкая сошка, чертежник». Нет, нет, подальше от бабушки. Натэлла Георгиевна? Обычно вполне благожелательная к Пете, сейчас, после партийного собрания, когда ее муж оказался единственным «воздержавшимся», она, возможно, тоже не захочет говорить с «бывшим» женихом дочери. Спросить у Сковородина — вот сию же минуту, немедленно? Краем глаза Петя сейчас хорошо видел Сковородина за стеклянными стенами, на его начальническом возвышении. Большой, грузный, с неподвижным, холодно оплывшим лицом, он сидит в кресле, мрачно углубившись в работу. Нет, невозможно подойти к нему — ноги пристынут к полу, словно подойдешь к ледяной горе. Нет, невозможно!

Если бы Петр Семенович вдруг вызвал его, — о, тогда Петя («так кратко, сильно, убедительно, что он и возразить бы не успел!») сказал бы свои заветные слова, которые Петр Семенович обязательно передал бы Галине!

Но Сковородин теперь не вызывал его к себе, и алый свет сигнальной лампочки, словно спрятавшись в тучи, не разливался более по белому полю ватмана, да теперь иначе и быть не могло. После памятного на всю жизнь партсобрания Сковородин, может быть, даже навсегда мстительно запомнит нравственную победу Пети Мельникова и его бригады. Да и долго ли Пете работать за этим столом!

«Вот тебе… и виден и близок, а не подойдешь! — горько думал Петя. — Написать Галине письмо? Но его почерк все знают и едва ли передадут ей. Что же остается? Встретиться с ней на улице, расхаживать по ее кварталу, перед ее подъездом».

Несколько дней Петя расхаживал по кварталу, перед сковородинскими окнами, видел всех входящих и выходящих из подъезда, но Галина не показывалась.

«Значит, часы занятости у нас почему-то не совпадают», — огорчился Петя. Но, не теряя надежды, продолжал свои прогулки по сковороди некому кварталу: «Должен же когда-нибудь произойти счастливый случай!»

Познакомившись поближе с Платоновым, Петя скоро привык к его посещениям экспериментального цеха и к всегда дружески расположенным к нему деловым беседам с Виктором Ивановичем. Однажды Петя спросил у Платонова, как поступить чертежнику Мельникову, который, по всему видно, «не ко двору» в сковородинском отделе? Может быть, ему следует немедленно подать заявление об уходе «по собственному желанию»?

— Пока не торопитесь, — спокойно ответил Платонов и вдруг перевел разговор на дневник бригады: — Вы по-прежнему все записываете в дневник?

— Решительно все, — ответил Гриша.

Платонов удовлетворенно кивнул, потом взял в руки дневник, полистал и увидел, что весь он заполнен записями до последней страницы.

— Последняя запись помечена вчерашним числом…. Я так и ожидал, что скоро вы закончите эту тетрадь… А я вам подарю другую, вот эту! — И Платонов с широкой улыбкой положил на рабочий стол толстую тетрадь в красивом кожаном переплете.

Вся бригада не без удивления благодарила за подарок, который, по выражению Севы, «годился бы больше для записывания стихов».

— А что, разве в вашем общем труде мало поэзии? — пошутил Платонов и попросил дать ему на несколько дней старый, уже заполненный дневник бригады, — Вы понимаете, что мне интересно не только как одному из ваших друзей прочесть дневник от начала до конца, но и в рабочем порядке. Я должен подробно знать ваши записи. А затем не забудьте, что я также и один из проектировщиков нашей будущей первой автоматической, а вы первая бригада ее помощников… Видите, как все это хорошо «ложится» одно к другому?