Грани судьбы - [135]

Над юртами буря свистала без края,

И с вечностью звук был в единое слит,

И чудилось — птиц беспросветная стая

Куда-то, как жизнь, бесконечно летит.

Очаг под котлами покуривал чадом,

И, рыжий аргал в очаге вороша,

Угрюмый вожатый со старым номадом

За чаем беседу вели не спеша.

Они говорили на странном наречье,

На спутанной смеси чужих языков,

Которой всегда объяснятся при встрече

Скитальцы среди азиатских песков.

Белели безглазые лики бурханов,

И старый номад, погруженный во тьму,

Смотрел на вожатого смутно и странно.

И вот, что вожатый поведал ему:

— Хозяин, за три перехода отсюда,

От встречных случайно твой выведав путь,

Мы гнали своих истомленных верблюдов,

Чтоб в черном буране тебя не минуть.

Мы знаем, твой путь, как и наш, не из легких,

Но, может, кочуя на полночь, на хлад,

Пройдешь мимо наших селений далеких,

Откуда мы вышли два года назад.

И там, на Алтае, в Ясаке и Камне,

Скажи соплеменникам в наших горах,

Что мы еще живы, что наших исканий

Еще не коснулись ни ересь, ни страх.

Скажи, что наш путь еще богу угоден,

Что души ведет указующий глас,

Что так и идем, на восход и на полдень,

И только лишь сорок осталось из нас.

Что всех хоронили по старым обрядам,

С молитвою праведной и со крестом,

Что жаль недошедших… Что, может, уж рядом

Завещанный край тот, куда мы идем.

— Ом мани, — вздохнул сокрушенно хозяин,

И эхом ответила тьма: — Паде хум…

Какая же цель ваших трудных исканий,

Дороги без края, пути наобум?

Буранная полночь тоской снеговою

Свистала, и билась струя о струю…

И старый вожатый, тряхнув бородою,

Продолжил нехитрую повесть свою:

Мы ищем, хозяин, страну Беловодье.

По книгам, которые взяли с собой,

Страна эта там, далеко на восходе,

За черной пустыней, за горной грядой.

Там белые реки и светлые нивы,

Пшеница родится там сам-пятьдесят,

Там издавна вольные люди счастливы

И в радости господа благодарят.

Там птицы — несметно, несчитано зверя.

Там в вечном цветении сказочный лес,

Там старая вера, там истинно верят,

И всем благодать ниспадает с небес.

По юрте скреблись вихри снега и пыли,

И звук заунывный просящ был и нищ,

И лики бурханов, казалось, ожили

И скорбно смотрели из войлочных ниш.

— Нас гнали по свету сатрапы раскола,

И там, на Алтае, куда ты идешь,

Ты встретишь и нивы, и пашни, и села,

Но всюду там зло, произвол и грабеж.

Мы русские люди. Терпенье и вера

Ведут нас, и нет нам возврата назад.

За путь бесконечный, за муки без меры

Нас ждет в утешенье Взыскующий Град.

И там, когда вдруг загудят на подходе

Со звонниц невидимых колокола,

Откроется взорам страна Беловодье,

Куда эти годы нас вера вела…

Буран не кончался… Над дымом аргала

Огонь пробивался под днища котлов,

И красное пламя едва освещало

Склоненные головы двух стариков.

И каждый из них был согбен и терзаем

Тяжелую ношей тревожащих дум…

— Ом мани, — вздохнул отрешенно хозяин,

И эхом ответила тьма: — Паде хум…

Гудели пустыни разверстые недра,

И струи песка, уносимые прочь,

Летели сквозь мрак под ударами ветра…

И вот, что номад рассказал в эту ночь:

— Мой гость, я прошел со своим караваном

Насквозь и Амдо, и Цадам и Тибет,

Я видел в пути своем разные страны,

Но там, на Востоке, страны твоей нет

Мы племя тангутов с холодных нагорий,

Сыны опустелой и стылой земли.

Нас тоже в скитания выгнало горе,

И пастбища наши остались вдали.

Дунганский ахун с озверелой барантой,

Тибетский найон да китайский амбань

Все вымели вплоть до последних баранов,

— И всякому — подать, и откуп, и дань.

Нищают кумирни, и нет уж просвета,

Пустеют поля, вымирает народ…

И вера в расколе: два толка, два цвета,

— Цвет крови и солнца… И кто их поймет!

Но если, о гость, ты пройдешь через горы

И целым достигнешь высокой страны,

Скажи соплеменникам у Куку-Нора,

Что мы еще живы и верой полны…

Пустыня смолкала. Во тьме непочатой

Слабел постепенно тоскующий вой…

— О боже, — вздохнул сокрушенно вожатый,

И эхом ответила тьма: — Боже мой…

И сверху казалось, не ветер, а время

Стекало по мраку с шуршанием крыл…

— Куда ж ты ведешь свое гордое племя?

С волненьем вожатый номада спросил.

По древним преданьям, в краю полуночи

Средь моря главами светлейших вершин

Вздымается остров, блажен, непорочен,

То остров счастливых, святой Шамбалын.

Там белые реки и млеком, и медом

Струятся меж пастбищ и сказочных скал.

Любовь и свобода там правят народом,

Там каждый нашел то, что в жизни искал.

Там люди красивы, добры и безбедны,

Как радостный праздник свершается труд.

В высоких кумирнях творятся молебны

Во славу единственнейшего из Будд.

И в край тот, явясь из высокого Храма,

По древним преданьям — чрез тысячу лет,

Народ за собой поведет дадай-лама,

И путь тот осветит сияющий свет.

Но тысяча — это для смертного много…

И, встав из своих разоренных долин,

Мы вышли на Север неясной дорогой,

Искать свой блаженный святой Шамбалын…

Беседа угасла… В костре поседели

Последние угли… И в юрте к утру

Вдруг стало не слышно безумной метели,

Всю ночь продолжавшей глухую игру.

В рассветном тумане сквозь сон и усталость

Готовились люди вершить переход,

И в гулкой морозной тиши раздавались

Лишь крики погонщиков, вьючивших скот.

Они расставались, вожатый с номадом,

И каждый, храня и тепло, и печаль,

Прощался друг с другом напутственным взглядом,

Пред тем, как уйти в безвозвратную даль.