Гранд-отель - [83]

В два часа ночи через второй подъезд из Гранд-отеля вышли семеро необычайно угрюмых, подавленных, усталых мужчин с черными футлярами в руках. Это музыканты Истмен-джаз-банда, они идут домой в мокрых от пота рубахах, недовольные заработком, как все музыканты во всех странах мира. От пятого подъезда отъехало несколько автомобилей, немного позже погасли прожекторы на фасаде. В холле стало прохладно — по ночам паровое отопление отключалось. Доктор Оттерншлаг, одиноко сидевший в холле, зябко поежился и зевнул. Рона за своей стеклянной перегородкой тоже зевнул, потом запер на ключ несколько выдвижных ящиков стола и отправился к себе на шестой этаж спать. Ночной портье разложил на стойке завтрашние утренние газеты, которые только что принес в отель вымокший под дождем рабочий типографии. Отдав портье газеты, он ушел через вращающуюся дверь, устало волоча ноги в заляпанных грязью сапогах. Две крикливые американки наконец ушли спать, и в холле сразу же стало совсем тихо. Половина ламп была погашена. Телефонист пил черный кофе, чтобы не заснуть.

— Не пора ли нам пойти наверх? — спросил сам себя Оттерншлаг и допил коньяк. — Да, пожалуй, можно идти, — ответил он сам себе. Чтобы осуществить принятое решение, ему понадобилось чуть ли не десять минут. Наконец он поднялся, широко расставил ноги в лакированных ботинках и как будто обрел уверенность, во всяком случае, он тронулся в путь, следуя привычным маршрутом вокруг всего холла по направлению к стойке портье.

Оттерншлаг еще не подошел к стойке, а ночной портье уже махнул рукой и бестактно объявил:

— Для вас ничего нет.

— Если кто-нибудь меня спросит, скажите, что я наверху, в номере, — попросил Оттерншлаг и, взяв со стойки сырую утреннюю газету, начал просматривать заголовки.

— Наверху, в номере, — машинально повторил портье и чиркнул мелом по доске с ключами, отмечая, что выдал Оттерншлагу ключ.

От входной двери вдруг потянуло холодным, пахнущим сырой землей сквозняком. Оттерншлаг обернулся. Увидев то, что происходило возле двери, он только и сказал:

— Ага…

Оттерншлаг криво усмехнулся и приоткрыл рот. Увидел же он Гайгерна — высокого, сильного, пышущего здоровьем, но притом серьезного, с озабоченным лицом. Гайгерн вошел через вращающуюся дверь, поддерживая за плечи маленького, измученного Крингеляйна, который едва держался на ногах и, казалось, вот-вот упадет замертво. Крингеляйн тихонько стонал и плакал. Доктор Оттерншлаг умел отличать пьяных от людей, застигнутых тяжелой болезнью, хотя зачастую и в том и в другом случае налицо лишь общая расслабленность. Ночной портье, не столь сведущий, как доктор, бросил на вошедших суровый бдительный взгляд.

— Ключи от шестьдесят девятого и семидесятого, — негромко попросил Гайгерн. — Этому человеку плохо. Вызовите врача, живо! — Поддерживая одной рукой Крингеляйна, Гайгерн взял ключи, затем повел Крингеляйна к лифту.

— Я врач. Горячего молока в семидесятый номер, немедленно, — неожиданно энергичным тоном приказал Оттерншлаг. Распорядившись, он тоже пошел к лифту. — Я займусь им, — сказал он Гайгерну, когда они поднимались на третий этаж. — Не расстраивайтесь, господин Крингеляйн, сейчас это кончится.

Крингеляйн неправильно понял последние слова Оттерншлага и перестал стонать. Он сидел низко пригнувшись на маленькой скамеечке в лифте и боролся с лютой болью, раздиравшей его внутренности.

— Уже конец? — прошептал он покорно. — Так быстро… Конец? Все только началось…

— Вы пожадничали. Набросились сразу на все подряд, — сказал Оттерншлаг. У него в сердце накопилось множество обид. Но тут же он взял Крингеляйна за руку и нащупал его пульс.

— Чепуха, Крингеляйн! Я насчет того, что «уже конец». Просто вы слишком увлеклись холодным шампанским, — бодро сказал Гайгерн.

Лифт резко остановился на третьем этаже и тем положил конец разговору, состоявшему из сплошных недоразумений. В коридоре у Крингеляйна подкосились ноги, он едва не упал. Потревоженная горничная взглянула на него с ужасом. Гайгерн легко подхватил Крингеляйна и отнес в кровать. Он освободил Крингеляйна от шелухи пропахшей табачным дымом одежды, натянул вместо нее новую пижаму. Тем временем Оттерншлаг с деловитым видом поспешил к себе.

— Сейчас вернусь! — бросил он на ходу и двинулся по коридору, необычайно энергично переставляя негнущиеся ноги.

Когда Оттерншлаг вернулся, Крингеляйн лежал в кровати. Руки он вытянул по швам, как солдат на смотру. Он больше не стонал, что стоило ему величайшего напряжения воли. Отправляясь в свое странствие на поиски «жизни», Крингеляйн рассчитывал, что, когда настанет срок, умрет мужественно, не привлекая к себе излишнего внимания. Таким, по его мнению, должен быть своеобразный гонорар, который полагалось заплатить неким неведомым силам за разнузданность и легкомыслие последних дней жизни. И теперь, лежа в кровати с латунными прутьями, он цеплялся как за соломинку за эту мысль, а боль и страх смерти холодной испариной выступили на его лице. Гайгерн подошел, достал из кармана шелковый, пахнущий лавандой платок, вытер маленькое пожелтевшее лицо Крингеляйна, осторожно снял пенсне с его тонкого носа, и в течение целой секунды — светлой секунды — Крингеляйну казалось, что он уже умер, что большая рука Гайгерна сейчас закроет ему глаза. Тем временем Гайгерн отошел от кровати, пропуская Оттерншлага.