Гранатовое зернышко - [5]

А еще ее очень раздражало, когда Мир обращался к ней так, как обратились бы на родине его отца.

Амине.

Сам Дамир родился уже в Киеве — после того, как отца помотало по военным гарнизонам — сначала одного, потом уже с мамой, и занесло наконец-то в город, который стал родным для всей семьи Бабаевых. Но приехав сюда, отец привез с собой кавказское сердце, такой же нрав и сильнейшую тягу к родной земле и традиции. Поэтому родители дома разговаривали между собой часто именно на родном для обоих языке, дети — Дамир и две его младшие сестрички тоже лепетали с младенчества, путая сразу три языка (украинский, русский и азербайджанский), телевизор дома попеременно рассказывал новости о том, как цветут киевские каштаны и бакинский чай разливается по армудам[1].

Конечно, с возрастом и с уменьшением количества времени, проводимого в лоне семьи, в мире детей все больше места стала занимать культура, в которую они были ассимилированы, но Дамир с огромной нежностью всегда вспоминал времена своего традиционного детства и даже не сомневался — большую часть отцовской науки, которая, конечно же, не ограничивалась рассказами об обычаях кухни, музыки и развлечений, пронесет с собой по жизни. Мир гордился своим родом, своей семьей, своим происхождением.

Чего, похоже, нельзя было сказать об Амине.

Смысла говорить о том, что род занятий, который выбрала для себя девушка — абсолютно неприемлем для представительниц восточных народов, Мир не видел. О том, что и одеваться она предпочитала так, что не о пошлостях мог думать при ее виде разве что монах, тоже особого не было. Что Амина время от времени не ограничивала себя в праве воспользоваться резким словцом, что не только работала в ночном клубе, но в нем же и отдыхала — все это было Миром отмечено, проанализировано и осознано так, как ему хотелось это осознать.

Но список странностей Амины на этом не закончился.

Как-то раз, в одну из первых их встреч, еще до того, как конфронтация стала явной, Дамир непроизвольно обратился к ней так, как ему казалось более логичным. Реакция на безобидное «Амине» с ударением на последнем слоге получилась резкой.

Девушка исправила, блеснула карими глазами, а потом начала колоть по поводу и без. Зря. Если бы отреагировала спокойно, Дамир на это не обратил бы особого внимания, а потом благополучно забыл, продолжая обращаться так, как делают все окружающие. Но он отметил и саму реакцию, и ее причину. И это стало оружием в его руках.

Теперь Дамир знал точно — девушку бесит такое обращение. Поэтому-то пытался только так и обращаться.

Не знал, чем обусловлена такая реакция, но особо и не вникал. Его интересовал эффект, а не первопричины.

Подобных шпилек и у него, и у нее было великое множество. Они выпускали их то все скопом, то по одной, с каждым днем все больше совершенствуясь в искусстве противостояния.

Иногда на Дамира находила усталость, иногда перевешивала мысль о том, что такое поведение нельзя считать достойным, но воз, как говорят, и ныне там. И, кажется, конца и края этой войне не видать.

Пройдя от двери до стоявшего в кабинете диванчика, Дамир опустился на него, вытянул ноги, запрокинул голову, глядя в потолок.

Стоило ему отойти на безопасное расстояние от Амины, как гнев отступал, становилось неловко за, возможно, слишком резкие слова. Иногда, не выдерживая, в такие моменты он тут же шел просить прощения, но перестал делать так после того, как осознал — помириться они не способны, а вот поссориться еще сильнее — запросто. Поэтому сегодня идти с мизинцем наголо и криками «мирись-мирись-мирись-и-больше-не-дерись» он не планировал. Лучше просто не попадать друг другу на глаза. Это, пока что, был самый эффективный механизм, который давал обоим соперникам возможность сделать передышку.

Глава 2

Эта передышка длилась три дня. Длилась бы и дольше, если бы сотрудникам, являвшимся по факту соперниками, не пришлось встретиться за одним столом.

Слава богу, стол был переговорным, и ножей с вилками на нем не наблюдалось — метать друг в друга было нечем…

— Мы с Аминой обсуждали вечер пятницы, почему сейчас речь зашла о четверге? — за круглым столом сидели четверо: Амина с Дамиром и два агента артиста, приглашенного в Бабочку скрасить один из вечеров. Артист был выбран в меру популярный, такой, чтоб его целевая аудитория совпадала с аудиторией Баттерфляя, ну и чтоб денег просил в пределах разумного.

Услышав вопрос, ответить хотелось Амине, но все, что было ей дозволено — будто невзначай пнуть сотрудничка под столом ногой. Ее версия ответа явно не помогла бы договориться о выступлении окончательно. «Потому что Дамир — жмот», наверное, звучало бы не очень красиво.

Хотя доля правды в этом была.

— Потому что в пятницу предвидятся веерные отключения света. Конечно, генератор у нас стоит, но лучше перестраховаться, чтобы во время шоу не случилось никаких эксцессов. Согласитесь, возвращать билеты недовольным и просто угостить коктейлем, если свет отключат во время обычной движи, — немного разные вещи.

Как бы Амина ни относилась к управляющему, девушка все равно считала себя профессионалом и болельщиком за общее дело. Поэтому, когда хотелось открыть от его наглости и удивления рот, а потом приложить руку ко лбу начальника, чтоб проверить — нет ли у фантазера температуры, она позволила себе лишь бросить быстрый взгляд, дающий убедиться еще и в том, что фантазер врет очень искусно — ни моргнет, ни красными пятнами не пойдет, ни запнется.