Грань - [39]
В те промежутки, когда она замирала на кровати, зажмурившись и до крови кусая губы, Варька отчего-то категорически отказывалась принимать обезболивающие лекарства. Ни врачи, ни Алиса, ни я не могли убедить ее проглотить хоть одну таблетку. Попытка сделать это насильно закончилась плохо: приступ длился не час-два, как обычно, а часов пять, и был тяжелее предыдущих. После этого с таблетками больше не экспериментировали, отметив в истории болезни индивидуальную непереносимость определенных препаратов.
Мы не раз собирались забрать дочку домой — лишь только поняли, что от процедур и лекарств толку никакого. Но доктора отговаривали, придумывая все новые доводы, хотя и дебилу стало бы ясно, что дело в уникальности ее случая и наша Варька представляет для медицинских светил лишь научный интерес. Под напором врачей мы смирились, практически переселившись в подвальное здание больницы, где держали 'смертников' — толстые стены не пропускали наружу криков и стонов, которые могли бы потревожить остальных больных, у которых еще оставался шанс выкарабкаться и продолжать бытие.
Алиса уволилась с работы — я взял ее на свое иждивение. Мне, как особо ценному профессионалу, пошли навстречу: разрешили не просиживать по восемь часов в кабинете, а приезжать по звонку на особо сложные случаи. В зарплате я потерял, но ее все равно хватало.
Варькина палата была темной и маленькой и напоминала мне пластиковый бокс в зоодоме. Видимо, из-за несчастного вида ее обитателей. Кроме нашей дочки здесь лежал лишь один пациент — подросток, тоже с 'отказами'. Ему вводили обезболивающее — сперва дважды в день, потом — три-четыре раза, и наконец каждые два часа. Сигналом служили крики, когда лекарство переставало действовать.
Варька, пока еще могла ходить, неизменно радостно срывалась с кровати, едва завидев меня — чем бы ни занималась при этом: рисовала на больших белых листах, которые в изобилии приносила Алиса, рассматривала картинки в старых книжках, напевала, мечтательно уставясь в серый потолок. Сон ее был очень чутким, и мне ни разу не удавалось застать ее спящей. Даже если она ровно сопела за секунду перед тем, как я открывал дверь (специально прислушивался, приложив ухо к замочной скважине), стоило мне войти — и Варежка уже неслась навстречу, растрепанная, заспанная, босиком по холодным плитам казенного пола. Сколько я ни ругал ее за босые пятки, все бестолку: она органически не переносила обувь…
С течением времени она ослабла и уже не вставала. Кожа стала сухой и прозрачной, от волос остался лишь светлый пушок, сквозь который просвечивала шелушащаяся макушка. Она стала напоминать старушку божий-одуванчик или мышку-альбиноса. Но при этом так же радостно улыбалась мне навстречу, и глазищи так же сияли, когда я болтал с ней, или Алиса пела, или мы на два голоса читали какую-нибудь сказочную историю.
Когда я пришел сегодня, отметил произошедшие в палате перемены: койка у окна опустела. Лишь брезгливо топорщился оголенный матрас, да на тумбочке белела забытая газета. Ее принес отец мальчика — он забегал редко и ненадолго, виновато прятал глаза — от сына, от медперсонала, от нас с Алисой и даже от Варежки, когда та с любопытством вытягивала тонкую шею в его сторону. Вчера он тоже заходил на полчасика, и, проходя по коридору мимо болтающих медсестер, краем уха я выхватил слово 'эвтаназия'.
Что ж, отмучился паренек. Я был рад за него — равнодушно рад.
Последнее время я жил за стеной из равнодушия, которую сумел выстроить вокруг себя, — чтобы не сломаться окончательно, не сойти с ума от тоски. Я начал возводить ее после эпизода с кривлявшейся девочкой в подземке. Приступ кратковременного безумия, надо признаться, немало меня напугал. И особенно страшила мысль, что нечто подобное может со мной стрястись рядом с Варькой.
Тщательно лелеемое равнодушие сухой коркой отъединяло от окружающего мира. Недосып с его 'ватой' в голове и усталость — мои вечные спутники — скрепляли его не хуже цементного раствора. Пару дней назад я по рассеянности ухватился за край раскаленной сковородки, и мне было равнодушно-больно. Вчера Любочка в очередной раз полезла ко мне с утешениями, и мне стало равнодушно-противно.
За два месяца, проведенные нашей дочерью в больнице, я узнал свою бывшую жену больше, чем за все предыдущие годы. Она оказалась совсем другой, чем я ее представлял — и это было равнодушно-удивительно.
— Пап, а правда, что вы с мамой можете заглядывать в души людей?
Варька задала мне этот вопрос, лишь только я присел на койку. Видимо, долго обдумывала.
— Да, малыш, можем, — я прижал ее ставшую угловатой, жесткой и горячей голову к своему животу и подул в висок. — Это тебе мама сказала?
Когда-то мы с Алисой договаривались рассказать дочке о нашей специфической работе лет в девять-десять. Что ж, почему бы ей и не знать…
— Мама. Вчера. А зачем?..
— Чтобы узнать о нем все: о чем он думает, во что верит, что с ним случалось в прошлом. Но мы никому потом не рассказываем о том, что узнали.
— Пап, а ко мне ты можешь зайти? — Она отстранилась, чтобы взглянуть мне в глаза.
Я растерялся — слишком неожиданным был вопрос.
Подзаголовок — Повесть о Питере и о Трубе. Трубой назывался подземный переход у Гостиного двора. Одно время там играли уличные музыканты, пока милиция не прекратила это безобразие. И я была обитателем Трубы в мои шестнадцать… Жанр неопределенный: почти документальное повествование о реальных людях перемежается сказочным сюжетом. Главный герой — Питер. Живой и одушевленный, каким я ощущаю его в своих мечтах и снах. Очень надеюсь, что они на меня не обидятся, если прочтут и узнают себя: Тано, Лешка, Эклер, Егоров, Чайка, Злог… мои необыкновенные, незабываемые друзья.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Подзаголовок повести — "История о моем необыкновенном брате-демиурге". Это второй текст, написанный в соавторстве. В отличие от первого ("Nevermore"), мой вклад больше.) Жанр, как всегда, неопределенный: и фэнтези, и чуть-чуть мистики, и достаточно серьезный разговор о сути творчества.
Маленькая повесть-сказка, сон-фантасмагория. Очередное признание в любви моему Питеру — прекрасному и страшному, черному и серебряному, теплому и ледяному.
Это достаточно тяжелый текст. И жанр, как практически у всех моих вещей, непонятный и неудобоваримый: и "жесть", и психология, и мистика.
Эта вещь написана в соавторстве. Но замысел мой и история моя, во многом документальная. Подзаголовок говорит, что речь идет о вечных темах — любви и смерти. Лишь одно уточнение: смерть не простая, а добровольная. Повествование идет от лица трех персонажей: двух девушек и одного, скажем так, андрогина. Общее для них — чувство к главному герою и принадлежность к сумрачному племени "любовников смерти", теоретиков суицида. Каждая глава заканчивается маленьким кусочком пьесы. Сцена, где развертывается её действие: сетевой форум, где общаются молодые люди, собирающиеся покончить с собой.
Закари Ин ничего не знает о Китае. В школе преподают только западную историю и мифологию, а мама-китаянка не любит говорить о своем прошлом. Самое время пройти экспресс-курс, потому что маму Зака похитили демоны, которые пытаются открыть портал в подземный мир, а дух Первого императора Китая вселился в его очки дополненной реальности и комментирует все происходящее. Теперь у Зака есть всего четырнадцать дней до наступления Месяца Призраков, чтобы на пару с одним из самых печально известных тиранов в истории добраться до Поднебесной, украсть могущественные артефакты, сразиться за мир смертных и спасти маму.
Отправляясь хоронить надежды на самую бесперспективную окраину империи, Гайрон четвертый сын из дома Рэм даже не подозревает какую долю ему, на самом деле, уготовила безжалостная судьба. А пока он решает проблемы, бесполезной на первый взгляд провинции, империя начинает трещать по швам. Иллюстрации в произведении подобраны автором.
Пески и ветра, ифриты и джины, сокровища самого султана, и даже таинственный орден ашинов — полный тайн и загадок восток отнюдь не желает выпускать Ильдиара де Нота из своих жарких объятий. Чтобы вернуться домой, ему придется внимать голосам Пустыни и научиться играть по ее правилам. В то же время по следам отправленного в изгнание магистра отправляется его бывший оруженосец, а ныне — друг и соратник, сэр Джеймс Доусон, которому в его предприятии помогает старозаветный паладин Прокард Норлингтон. Но, на свою беду, рыцари делают остановку старом придорожном трактире, двери которого ведут вовсе не туда, куда бы хотелось его постояльцам. Теперь их путь лежит через Терновые Холмы — серый и безрадостный край, где живые люди лежат в присыпанных землей могилах, в небесах кружат желто-красные листья, а меж кустов колючего терна и цветущего чертополоха бродят опасные и вечно голодные твари…
Сборник материалов по миру Вольного Флота. Страны, народы, расы, мелкие рассказы, не касающиеся основного повествования.
Маленький боевик в стиле меча, магии и черного плаща. Автор постарался максимально избежать ляпов и очевидных несуразностей. Надеюсь получилось.
Сын легендарного «чародея поневоле» Магнус — это, что называется, оригинальное слово в искусстве Высокой магии!Есть, знаете, масса чародеев, бродящих из мира в мир во исполнение своей высокой миссии... а вот как насчет волшебника, что бродяжничает В ПОИСКАХ этой самой миссии — а найти ее ну никак не может?..Есть, знаете, просто куча магов, готовых сей секунд пустить свое искусство в ход во имя благого дела... а вот как насчет волшебника, что во имя благого дела чародействовать КАК РАЗ НЕ НАМЕРЕН?..Это — блистательный сериал Кристофера Сташефа.Самая забавная смесь фэнтези и фантастики, невероятных приключений и искрометного, озорного юмора, какую только можно вообразить.Вы смеялись над славными деяниями «чародея поневоле»? Тогда не пропустите сногсшибательную сагу о странствиях ВОЛШЕБНИКА-БРОДЯГИ!