Грамматика японского языка - [33]

Шрифт
Интервал

", которым в Японии обозначается IX-XII вв.

[14]

Motoori Norinaga (1730-1801) и Hirata Atsutane (1776-1843) - ученые-филологи. Shibata Kyuo (1783-1839) - представитель философско-религиозного течения "shingaku". "Поучениями" здесь названы: "Kyuō dōwa", "Zoku Kyuō dōwa" и "Zoku zoku Kyuō dōwa", пользовавшиеся в свое время широкой известностью.

[15]

Н.И. Конрад раскрывает значение термина "hyōjungo" так: "современный японский национальный литературный язык"; см. Н. Конрад, Синтаксис японского нац. лит. языка, Москва, 1937, стр. 5-30.

[16]

Неправильностью в японском предложении является форма сказуемого: при наличии частицы koso следовало бы ожидать nare.

[17]

О терминах "taigen" и "yōgen" см. ниже в прим. 35.

[18]

Глагол su (в современном языке suru) 'делать' при сочетании с kango, означающим глагольное понятие, служит оглаголивающим суффиксом: именно с его помощью kango входят в японский язык как глаголы. Когда же глагол su/suru сохраняет лексическую самостоятельность, он подчиняет себе kango на правах дополнения. Таким образом, например, наряду с sensō suru 'воевать' возможно sensō o suru 'вести войну'. В письменном языке суффикс винительного падежа o может отсутствовать, в таком случае эти два возможных соотношения kango с глаголом su различимы только так, как показано в тексте.

[19]

Как известно, в европейской грамматической литературе признается существование грамматических суффиксов, которым свойственна присоединяемость ко всем словам какого-либо определенного разряда, что, в частности, и отличает их от словообразовательных суффиксов. Точка зрения, изложенная в приведенной цитате и разделяемая автором, полностью отрицает грамматическую суффиксацию.

[20]

O-tsuki-san в отличие от tsuki - чисто разговорное слово, состоящее из основы tsuki 'луна', гонорифического префикса o и персонифицирующего суффикса san.

[21]

Термин "rengo" переведен, хотя это и несколько громоздко, "словосочетание-слово", чтобы передать, с одной стороны, то, что "rengo" есть вид слова, противопоставляемый "tango" - 'отдельному слову', с другой - что это категория синтаксическая, а не лексикологическая, поэтому она входит в ряд "tango - rengo - bun" и несопоставима с "tanjungo", 'простым словом' и "fukugogo" 'сложным словом'.

[22]

Fubo, kyōdai, shimai - слова, состоящие каждое из двух корневых морфем - отдельно не употребляемых on - и регистрируемые как слова японскими толковыми словарями.

[23]

Подробнее термин "bunsetsu" раскрывается во втором томе данной книги, в конце V главы.

[24]

Термины "yūkei" и "mukei" употреблены у Gimon не в грамматическом, а в философском смысле: "yūkei" 'имеющее форму', т.е. материальное, "mukei" антонимично ему. "Goji" мы переводим "формальные", исходя из противопоставления термина "gen" 'слово' терминам "ji" или "tenioha" 'частица', т.е. из существа классификации Gimon, так как к этому разряду отнесены те элементы языка, которые в позднейших классификациях названы "joshi" или "joji" и "jodōshi".

[25]

Заслугой Gimon является разделение знаменательных слов на два разряда и введение в грамматику самих терминов "taigen" и "yōgen", сохранившихся до настоящего времени. В его классификации это разделение было основано на формальном признаке - наличии спряжения у yōgen и отсутствии его у taigen; впоследствии указанные термины наполнялись добавочным содержанием (ср. ниже, прим. 35).

[26]

Это наименование подчеркивает семантическую близость такого рода прилагательных (позже названных "keiyōshi") к глаголу.

[27]

Иначе говоря, Togashi подразделяет существительные на следующие разряды: "katakoto" - предметные, "samakoto" - формальные (просубстантивные слова), "ikoto" - отглагольные (означающие имя действия), "kuzushikoto" - образованные путем сокращения, "aikoto" - составные. Глаголы делятся формально - по типам спряжения.

[28]

Tsurumine в подражании европейским грамматикам пошел так далеко, что назвал предикативные прилагательные одним из видов taigen, т.е. имени.

[29]

Почти все эти термины как таковые за двадцать лет до Ōtsuki появились в грамматике Tanaka. Однако некоторые из них имели другое содержание; например, под "keiyōshi" Tanaka имел в виду любые определения, в том числе именные и глагольные. Грамматика Ōtsuki наполнила эти термины иным содержанием и, кроме того, в целом сыграла такую большую роль, что именно Ōtsuki по праву считается основоположником современной японской грамматической науки.

[30]

Mono 'вещь', koto 'дело, явление' - служебные слова, играющие роль заместителей существительного и в этой роли уподобляющиеся просубстантивной частице no; hazu - служебное слово, употребляющееся преимущественно после глагола (с последующим ari 'иметься', nai 'не иметься' или связкой da/desu), служащее для выражения долженствования и объективной вероятности; mama употребляется только с определением в значении 'вид, состояние'.

Shite - частица объекта при побудительном залоге.

[31]

Классификация Matsushita отличается обилием самостоятельно выделенных и никем из японских грамматистов не признанных категорий, а также вновь созданных терминов (нередко весьма условных, как, например, "паразитарные формальные глаголы"). Обращает на себя внимание отсутствие в его классификации глаголов (


Рекомендуем почитать
От философии к прозе. Ранний Пастернак

В молодости Пастернак проявлял глубокий интерес к философии, и, в частности, к неокантианству. Книга Елены Глазовой – первое всеобъемлющее исследование, посвященное влиянию этих занятий на раннюю прозу писателя. Автор смело пересматривает идею Р. Якобсона о преобладающей метонимичности Пастернака и показывает, как, отражая философские знания писателя, метафоры образуют семантическую сеть его прозы – это проявляется в тщательном построении образов времени и пространства, света и мрака, предельного и беспредельного.


«…Явись, осуществись, Россия!» Андрей Белый в поисках будущего

Подготовленная к 135-летнему юбилею Андрея Белого книга М.А. Самариной посвящена анализу философских основ и художественных открытий романов Андрея Белого «Серебряный голубь», «Петербург» и «Котик Летаев». В книге рассматривается постепенно формирующаяся у писателя новая концепция человека, ко времени создания последнего из названных произведений приобретшая четкие антропософские черты, и, в понимании А. Белого, тесно связанная с ней проблема будущего России, вопрос о судьбе которой в пору создания этих романов стоял как никогда остро.


Всему свое место. Необыкновенная история алфавитного порядка

Книга историка Джудит Фландерс посвящена тому, как алфавит упорядочил мир вокруг нас: сочетая в себе черты академического исследования и увлекательной беллетристики, она рассказывает о способах организации наших представлений об окружающей реальности при помощи различных символических систем, так или иначе связанных с алфавитом. Читателю предстоит совершить настоящее путешествие от истоков человеческой цивилизации до XXI века, чтобы узнать, как благодаря таким людям, как Сэмюэль Пипс или Дени Дидро, сформировались умения запечатлевать информацию и систематизировать накопленные знания с помощью порядка, в котором расставлены буквы человеческой письменности.


Французский язык в России. Социальная, политическая, культурная и литературная история

Стоит ли верить расхожему тезису о том, что в дворянской среде в России XVIII–XIX века французский язык превалировал над русским? Какую роль двуязычие и бикультурализм элит играли в процессе национального самоопределения? И как эта особенность дворянского быта повлияла на формирование российского общества? Чтобы найти ответы на эти вопросы, авторы книги используют инструменты социальной и культурной истории, а также исторической социолингвистики. Результатом их коллективного труда стала книга, которая предлагает читателю наиболее полное исследование использования французского языка социальной элитой Российской империи в XVIII и XIX веках.


Университетские истории

У этой книги интересная история. Когда-то я работал в самом главном нашем университете на кафедре истории русской литературы лаборантом. Это была бестолковая работа, не сказать, чтобы трудная, но суетливая и многообразная. И методички печатать, и протоколы заседания кафедры, и конференции готовить и много чего еще. В то время встречались еще профессора, которые, когда дискетка не вставлялась в комп добровольно, вбивали ее туда словарем Даля. Так что порой приходилось работать просто "машинистом". Вечерами, чтобы оторваться, я писал "Университетские истории", которые в первой версии назывались "Маразматические истории" и были жанром сильно похожи на известные истории Хармса.


Жан Расин и другие

Книга рассказывает о жизни и сочинениях великого французского драматурга ХVП века Жана Расина. В ходе повествования с помощью подлинных документов эпохи воссоздаются богословские диспуты, дворцовые интриги, литературные битвы, домашние заботы. Действующими лицами этого рассказа становятся Людовик XIV и его вельможи, поэты и актрисы, философы и королевские фаворитки, монахини и отравительницы современники, предшественники и потомки. Все они помогают разгадывать тайну расиновской судьбы и расиновского театра и тем самым добавляют пищи для размышлений об одной из центральных проблем в культуре: взаимоотношениях религии, морали и искусства. Автор книги переводчик и публицист Юлия Александровна Гинзбург (1941 2010), известная читателю по переводам «Калигулы» Камю и «Мыслей» Паскаля, «Принцессы Клевской» г-жи де Лафайет и «Дамы с камелиями» А.