Грамматика японского языка - [34]

Шрифт
Интервал

) и предикативных прилагательных (keiyōshi) как отдельных частей речи. В то же время нельзя не отметить, что Matsushita, понимая, что так называемые служебные слова (joshi) и служебные глаголы (jodōshi) нельзя ставить в один ряд со знаменательными частями речи, квалифицирует их - к сожалению, все без разбора - как морфемы. (Поэтому в его классификации термин "jodōshi" приобретает иное, нетрадиционное значение и прилагается к другим словам. На этом основании он и переведен нами иначе - не "служебные", а "вспомогательные глаголы".) Вместе с тем Matsushita относит к частям речи и части слов, а именно префиксальные словообразовательные компоненты типа bō, tō, hon и т.п. Ср. комментарии, т. I, гл. I, прим. 10.

[32]

Точным переводом-калькой общепринятого в европейском языкознании термина "морфема" является "keitaisō"; "genji" - почти синонимичный термин, созданный Matsushita и употребляемый только им самим.

[33]

Классификация Hashimoto до настоящего времени пользуется наиболее широким признанием и положена в основу официально утвержденной школьной грамматики.

Принцип деления на части речи по синтаксическому признаку, установленный Hashimoto, получил в японской грамматике широкое распространение. Так, Yuzawa в издании "Подробной грамматики японского языка", 1953, основал на нем свою классификацию, произведя следующее подразделение: спрягаемые слова, могущие служить сказуемым,- yōgen; они делятся на (1) "оканчивающиеся на звук u" - глаголы, (2) "оканчивающиеся на i" - предикативные прилагательные, (3) "оканчивающиеся на da, desu" - адъективные глаголы; неспрягаемые слова делятся на (4) могущие служить подлежащим - taigen, они же - существительные, и не могущие служить подлежащим. Последние подразделяются на могущие служить определением и не могущие служить определением. Первые в свою очередь по способности определять taigen или yōgen подразделяются на (5) приименные и (6) наречия, вторые по способности служить союзным членом или независимым словом - на (7) союзы и (8) междометия.

[34]

Сведения по истории классификации частей речи и критический разбор классификаций содержатся в законченной, но пока неопубликованной работе "Учение о частях речи в японской грамматической литературе", 1952, безвременно скончавшегося в том же году советского японоведа Александра Ивановича Фомина.

[35]

Приведенные автором классификации наглядно показывают и общие тенденции и расхождения в вопросе деления на части речи, а также пестроту терминологии.

Как общие моменты надо отметить прежде всего следующее. С зарождения японского языкознания и до настоящего времени знаменательные слова делятся на два больших разряда, чаще всего именуемые taigen и yōgen. Это деление настолько широко распространено, а понятия так прочно вошли в японскую грамматическую науку, что данные слова мы оставили без перевода. Суть деления весьма близка к нашему противопоставлению имя - глагол. Примечательно, что в классификации Fujitani названное позже "taigen" даже так и именуется "na" 'имя', а у Togashi позднейшему термину "yōgen" соответствует "kotoba" 'слово' (ср. первоначальное значение 'слово' латинского verbum и русского 'глагол'; см. также комментарии, т. I, гл. I, прим. 1).

Основу taigen, как и категории 'имя', составляет существительное; к taigen же относятся числительные и предметные местоимения. (Когда taigen определяется - что более широко принято - и семантически как "слова, обозначающие понятия", - мы бы сказали "предметно мыслимые понятия", - к нему относят только указанные части речи; когда же taigen определяется только формально как неспрягающееся слово, к нему относят еще наречия и союзы.) Близость taigen к понятию "имя" в этом смысле настолько велика, что производные от этого слова - "taigenteki"; "rentaino" и т.п.- переведены нами "именной", "приименный" и т.п. "Yōgen" же - это не только глагол, но и прилагательное. Синтаксические и отчасти семантические признаки одного из разрядов японских прилагательных - "keiyōshi" - настолько сближают их с глаголом, что объединение этих двух частей речи в один общий разряд, со времени Gimon именуемый "yōgen", проходит по всем классификациям (кроме Tsurumine, см. выше, прим. 28). Matsushita даже считает их разновидностями одной части речи. (Особым видом глаголов считает эти прилагательные и Ōtsuki). Близость их особенно ярко выражена в старом языке, где, в частности, словарная форма прилагательного была только сказуемостна и не могла служить определением, т.е., например, mazushi означало не 'бедный', а 'беден'. Как показывает перевод, и русское прилагательное имеет предикативную форму, близость которой к глаголу отмечалась многими русскими грамматистами (см. В.В. Виноградов, Русский язык, 1947, стр. 265-270). Однако принципиальное различие состоит в том, что русское прилагательное мыслится в определительной форме "бедный", которая и рассматривается как словарная и исходная для образованной от нее краткой формы 'беден', тогда как в старом японском языке исходной являлась предикативная форма, например mazushi, от которой производно образовывалась определительная форма


Рекомендуем почитать
«…Явись, осуществись, Россия!» Андрей Белый в поисках будущего

Подготовленная к 135-летнему юбилею Андрея Белого книга М.А. Самариной посвящена анализу философских основ и художественных открытий романов Андрея Белого «Серебряный голубь», «Петербург» и «Котик Летаев». В книге рассматривается постепенно формирующаяся у писателя новая концепция человека, ко времени создания последнего из названных произведений приобретшая четкие антропософские черты, и, в понимании А. Белого, тесно связанная с ней проблема будущего России, вопрос о судьбе которой в пору создания этих романов стоял как никогда остро.


Всему свое место. Необыкновенная история алфавитного порядка

Книга историка Джудит Фландерс посвящена тому, как алфавит упорядочил мир вокруг нас: сочетая в себе черты академического исследования и увлекательной беллетристики, она рассказывает о способах организации наших представлений об окружающей реальности при помощи различных символических систем, так или иначе связанных с алфавитом. Читателю предстоит совершить настоящее путешествие от истоков человеческой цивилизации до XXI века, чтобы узнать, как благодаря таким людям, как Сэмюэль Пипс или Дени Дидро, сформировались умения запечатлевать информацию и систематизировать накопленные знания с помощью порядка, в котором расставлены буквы человеческой письменности.


Французский язык в России. Социальная, политическая, культурная и литературная история

Стоит ли верить расхожему тезису о том, что в дворянской среде в России XVIII–XIX века французский язык превалировал над русским? Какую роль двуязычие и бикультурализм элит играли в процессе национального самоопределения? И как эта особенность дворянского быта повлияла на формирование российского общества? Чтобы найти ответы на эти вопросы, авторы книги используют инструменты социальной и культурной истории, а также исторической социолингвистики. Результатом их коллективного труда стала книга, которая предлагает читателю наиболее полное исследование использования французского языка социальной элитой Российской империи в XVIII и XIX веках.


Университетские истории

У этой книги интересная история. Когда-то я работал в самом главном нашем университете на кафедре истории русской литературы лаборантом. Это была бестолковая работа, не сказать, чтобы трудная, но суетливая и многообразная. И методички печатать, и протоколы заседания кафедры, и конференции готовить и много чего еще. В то время встречались еще профессора, которые, когда дискетка не вставлялась в комп добровольно, вбивали ее туда словарем Даля. Так что порой приходилось работать просто "машинистом". Вечерами, чтобы оторваться, я писал "Университетские истории", которые в первой версии назывались "Маразматические истории" и были жанром сильно похожи на известные истории Хармса.


Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

В центре внимания научных работ, которые составили настоящий сборник, находится актуальная проблематика транснациональных процессов в русской литературе и культуре. Авторы рассматривают международные литературные и культурные контакты, а также роль посредников в развитии русской культуры. В их число входят И. Крылов, Л. Толстой, А. Ахматова, М. Цветаева, О. Мандельштам и другие, не столь известные писатели. Хронологические рамки исследований охватывают период с первой четверти XIX до середины ХХ века.


Жан Расин и другие

Книга рассказывает о жизни и сочинениях великого французского драматурга ХVП века Жана Расина. В ходе повествования с помощью подлинных документов эпохи воссоздаются богословские диспуты, дворцовые интриги, литературные битвы, домашние заботы. Действующими лицами этого рассказа становятся Людовик XIV и его вельможи, поэты и актрисы, философы и королевские фаворитки, монахини и отравительницы современники, предшественники и потомки. Все они помогают разгадывать тайну расиновской судьбы и расиновского театра и тем самым добавляют пищи для размышлений об одной из центральных проблем в культуре: взаимоотношениях религии, морали и искусства. Автор книги переводчик и публицист Юлия Александровна Гинзбург (1941 2010), известная читателю по переводам «Калигулы» Камю и «Мыслей» Паскаля, «Принцессы Клевской» г-жи де Лафайет и «Дамы с камелиями» А.