Графоман - [25]

Какое отношение имеет к этому табак и алкоголь? Самое прямое, действуют эти наркотики не только на наше поколение, но и на следующие, люди вырождаются, становятся зависимыми от алкоголя и тех, кто его производит, население сокращается, качество его становится все ниже, и никакой иной участи, кроме участи рабов их не ждет.

Вот так-то, дорогие мои, а Вы говорите, вечные темы. Как утверждал Владимир Ильич Ленин, литература партийна, как и две тысячи лет назад, хотя сейчас и не модно ссылаться на Ленина, но он был прав.

Так что же делать Василию Петровичу? Наверное, ничего иного, как выращивать картошку и помидоры ему не остаётся, можно, конечно, в свободное время заниматься сочинительством, в надежде на то, что когда-либо, через много лет, сочинения его оценят, но, скорее всего, через много лет о них уже никто никогда не вспомнит.

Итак, мечта Василия Петровича стать известным признанным писателем рассыпалась, угасла. А знаете ли Вы, уважаемый читатель, чем отличается известный признанный писатель от неизвестного? А тем, что в жизни известного писателя рано или поздно наступает момент, когда в прессе появляется заметка, или солидная статья, в зависимости от степени известности, где будет сказано, что тогда-то и там-то ушел из жизни член такого-то Союза писателей, лауреат таких-то и таких-то премий, далее перечисляются звания, награды, следует описание жизненного пути, и группа товарищей выражает соболезнование родным и близким. Когда жизнь писателя никому не известного дойдет до аналогичной точки, то никакой заметки в прессе не появится, вот и всё, вся разница. Но дело ведь даже не в некрологе, возразите Вы, а в том, что писателям и поэтам по-настоящему признанным, после смерти рано или поздно ставят памятники, и это уже монументально, в граните или мраморе, или в бронзе, на века! Но, посмею заметить, что по моим скромным наблюдениям, даже на памятники известных поэтов и писателей, невзирая на всю их известность и бесценный вклад в литературу, гадит воронье, голуби и прочая «птичья сволочь» (цитата из классиков), усевшись, как правило, им на голову. Потому в безызвестности писателя есть и своя прелесть, но Василия Петровича, похоже, это не утешало.

Его вновь охватила глубокая, тяжёлая депрессия, писать что-либо он перестал, несмотря на то, что оставались ещё не завершенными, задуманными, но не начатыми и романы, и повести, и рассказы. Он понял, что все его сочинения никому не нужны, что никто никогда ими не заинтересуется, даже если их выложить в интернет. Да, он отправлял свои работы на различные литературные интернет-ресурсы, но неосуществленной мечтой его было опубликование книги, обыкновенной бумажной книги, которая поступит в книжные магазины, которую будут покупать, читать. Теперь же ему стало ясно, что если он даже и опубликует свой роман, и даже если книга и появится на прилавках магазинов, то покупать и читать её никто не станет, поскольку имя его никому ни о чем не говорит, а писатель без имени — это писатель без читателей. А писатель без читателей — это не кто иной, как графоман.

Связи со своими бывшими друзьями, писателями и поэтами славного города Понтополя, он уже почти не поддерживал, иногда поздравлял с праздниками, но ответы получал редко, единственным человеком на этом свете, с которым он продолжал переписываться по электронной почте, была его дочь, жила она с мужем в далеком Петербурге, что назывался когда-то красивым и гордым именем, Ленинград. Он знал, что не так давно стал дедом, около года тому назад родилась внучка, которую он ещё не видел. Василий Петрович хотел бросить все и уехать в Питер к дочери, но определённые обстоятельства не позволяли ему реализовать свое желание.

Чтобы уехать из этого отдаленного посёлка, нужно было бы продать дом, но это было почти невыполнимо, выставлялись на продажу дома и гораздо лучше того, что он имел несчастье приобрести, но покупателей не находилось. Второй немаловажной причиной была та, что о продаже городской квартиры и покупке дома в сельской местности дочери он ничего не сообщал, он и представить себе не мог, как она отреагирует на эту его отчаянную глупость.

Депрессия, овладевшая Василием Петровичем, делала жизнь бессмысленной и не нужной, всё, что было в ней и хорошее и плохое давно уже прошло, а впереди уже не было ничего, ничего такого, ради чего стоило бы жить. Многие, оказавшись в ситуации Василия Петровича, искали утешение в алкоголе, но Василий Петрович не пил, нет, раньше, конечно, он выпивал, даже напивался до чертиков иногда, но потом, вдруг, опьянение перестало приносить ему облегчение. Состояние это стало для него некомфортным, даже небольшое количество спиртного вызывало в нем раздражение и неприязнь к самому себе. Он, конечно, мог принять небольшую дозу алкоголя, но только для того, чтобы не обидеть собеседника, например, такого, как сосед Коля. Находясь в трезвом состоянии в подвыпившей компании, Василий Петрович чувствовал себя стесненно и неуютно и старался покинуть эту компанию при первой же возможности.

Иные в его положении ударялись в религию, становясь фанатично преданными той или иной религиозной конфессии, но вера фанатичная, слепая была Василию Петровичу чужда, он во всем старался докопаться до сути. Вот и сейчас, работая над романом, он поднял такие пласты библейских событий, что слепая вера церковным догматам была уже невозможна, он знал, что Иисус Христос был человеком, пророком, но никак не Богом, сошедшим на Землю для того, чтобы принести себя в жертву. Он верил, что человек рождается на Земле не просто так, каждый имеет свое предназначение, но в чем состояло его предназначение, его призвание, он не знал. Знал только то, что жизнь была потрачена попусту, бестолково, и теперь была уже никому не нужна. Ждать, когда он, одинокий и неприкаянный, будет лежать разбитый параличом и умирать медленно и мучительно, не в силах даже дотянуться до телефона и набрать номер, чтобы вызвать скорую помощь, не имело смысла.