Потом в сумочку были отправлены карманная книжка с записями на славянском языке, бумажник крокодиловой кожи, деньги — франки и лиры…
— Ого! — сказала дама.
Потом она покрутила ключ от автомобиля:
— «Бугатти»? — удивилась она и записала: «Ключ от замка зажигания неустановленного автомобиля».
Наконец дама закончила писать и, посмотрев на Аню, приказала:
— Раздевайтесь!
— Что? — не поняла девушка.
— Оглохла, что ли?
Дама кивнула второй надзирательнице, и та стала снимать с задержанной тонкий пиджачок. Потом приказали снять блузку и юбочку. А когда Аня осталась в одном белье, дама не вытерпела:
— Ну что остановилась? Скидывай все остальное! Или хочешь, чтобы мы мужиков позвали помочь?
Аня повернулась к столу спиной и, краснея, сняла с себя и белье.
Надзирательница — та, что стояла у нее за спиной — поднимала с пола одежду и прощупывала швы и подкладку.
Аня смотрела в сторону, прикрывая тело руками.
— Да-а, — вспомнила сидящая за столом, — драгоценности тоже снимай!
Девушка вынула из ушей сережки, сняла с пальца колечко с крохотным изумрудиком.
— Цепочку с кулоном давай сюда! — протянула руку надзирательница.
— Крестик я оставлю, — прошептала Аня.
— Как хочешь. Только потом никакие претензии не принимаются. Мы не в общественной бане. Одевайся!
Надо было подписаться под перечнем изъятых вещей. Потом ей выдали зубную щетку, мыло в треснутой пластмассовой мыльнице, тюбик зубной пасты, скрученный до половины, махровое полотенце, жесткое от пересушки; сказали, что с распорядком дня ее ознакомит старшая по камере, и перед тем, как вывести из комнаты, предупредили, что никакие претензии не принимаются — надо было раньше башкой думать, когда на воле была.
Потом Аню провели по длинному коридору. Провели сквозь узкую дверь, похожую на щель в металлической решетке, возле которой стоял мужчина-охранник, подвели к лестнице, но она была отгорожена еще одной решеткой и ее тоже охранял мужчина. По широким ступеням поднимались на третий этаж. Шаги гулко отдавались в тишине. На каждом этаже за перилами была натянута сетка — вероятно, для того, чтобы тот, кто захочет прыгнуть в пролет, далеко не улетел, а остался тут же. Высоко над лестничным пролетом виднелось стеклянное окно в крыше, за которым было небо, но какое оно — было не разобрать: вероятно, без звезд и луны — и не небо вовсе, а сплошные тучи. На третьем этаже в самом начале длинного коридора их встретила дежурная надзирательница и спросила:
— В какую?
— В триста десятую.
Аню подвели к металлической двери, приказали встать лицом к стене. Щелкнул ключ в замке, прозвучал хриплый голос несмазанных петель.
— Заходи, — сказала надзирательница и ухмыльнулась, — с новосельем!
За порогом была темнота. Горела, правда высоко над дверью, лампа ночного освещения, но толку от нее было немного.
Аня так и осталась у порога, держа в руках полиэтиленовый пакет с постельным бельем, полотенцем, мыльницей, зубной пастой и щеткой.
Раздался скрип металлических сеток: похоже, что обитательницы камеры вылезают из своих постелей. Только сейчас девушка разглядела две двухъярусные кровати, стоящие по обе стороны комнаты. Кто-то приблизился, щелкнул выключатель, но вспыхнул свет не в камере, а за проемом в стене, где оказалась небольшая туалетная комната с унитазом, раковиной и душем без кабинки или шторки. Но свет, упавший оттуда, выдернул из темноты подошедшую к Ане женщину и еще две фигуры за ее спиной.
— Курить есть? — спросила женщина.
Она была высокая, широкоплечая и сутулая. Даже чем-то напоминала ту, которая была в питерской камере — не такая, может быть, угрюмая, но такая же мужеподобная. Аня даже усмехнулась.
— Сигарет нет, — ответила она.
— А деньги?
— Все отобрали.
— Не могла припрятать получше! — возмутилась фигура позади женщины, — да здесь все за деньги: сигареты, шоколад, вино. Позвонить разрешат или записку кому надо передадут.
Но высокая женщина жестом остановила ее.
— Костюмчик у тебя хороший. Давай меняться: я тебе свое платьице от Труссарди, а ты мне свой костюмчик.
— Тоже от Труссарди, — кивнула Аня, — только он на тебя не влезет.
— Откуда ты знаешь, — скривилась женщина, — сейчас примерю, а подруги… — она оглянулась назад, — подруги скажут: идет он мне или нет. Давай снимай!
Женщина начала расстегивать пуговицы на груди своего платья.
— Да не нужны мне твои лохмотья, — начала обходить ее Аня.
Но высокая преградила ей путь.
— Ты здесь и пяти минут не находишься, а уже хамишь. И вообще таких чистеньких здесь не любят. Сейчас отдам тебя Отелло, и ты станешь такой же черной, как и она.
Только сейчас Аня заметила, что одна из тех двух женщин, которые крутились за спиной старосты камеры, — негритянка лет тридцати со множеством тонюсеньких косичек на голове.
— Ты, небось, впервые в тюряге? — спросила высокая.
— Приходилось сидеть, — ответила девушка.
— И где?
— В России.
И, опережая следующий вопрос, добавила:
— За хранение наркотиков, подделку валюты и за покушение на убийство. В Петербурге это было.
— В Сибири? — выдохнула удивленная староста камеры.
А негритянка поежилась.
— Не совсем, — серьезно ответила Аня, — но в общем-то неподалеку.
