Графиня Монте Карло - [13]

— За любовь! — Пригубил свой бокал и уточнил:

— За Любовь Петровну!

Потом еще пили за Веру, за Надежду, у которых не было отчества. Филипп рассказывал смешные истории, случающиеся с ним постоянно, Аня с мамой хохотали, серьезным оставался лишь Сергей Сергеевич на фотографии. Он смотрел со стены на обеих женщин и, казалось, не рад был тому, что видел. Но свет торжественного и многообещающего вечера отражался в его орденах и медалях. Вскоре была открыта и вторая бутылка.

— Я все-таки скажу, — произнес Филипп, обращаясь неизвестно к кому, скорее всего, к самому себе, решившись наконец и поднимаясь со стула, чтобы приготовленная им фраза не прозвучала обычным тостом.

Он посмотрел на Аню неожиданно серьезно и очень внимательно. «Не надо! — пронеслось в ее голове, — не говори сейчас ничего! Пусть все останется как есть. Хотя бы на сегодня!»

Она словно испугалась чего-то. А Филипп вздохнул, набираясь духа, сделал паузу. Показалось даже, что он сейчас будет не говорить, а петь что-то очень торжественное и официальное, что-нибудь вроде российского гимна или «Марсельезы».

Но жених поднял свой бокал и произнес:

— Сегодня я наконец хочу…

Где-то со скрипом отворилась входная дверь, и в коридоре загремели шаги нескольких человек.

— …Сегодня я хочу выпить за удачу, которая наконец-то улыбнулась мне…

Хлопнула соседская дверь, и голос Виолетты озабоченно прокричал:

— Стаканы надо было сразу с собой брать, а что уж получается: ты говоришь по глотку, а у самого глоток на полбутылки, а у меня совсем маленький.

— А мы тебе гланды вырежем, — хихикнул кто-то.

— М-да, — усмехнулся Филипп, — коммуналка, наследие советского быта. Хочешь сказать о высоком, а за стеной — пункт приема стеклотары… Итак, удача наконец-то…

Дверь в комнату распахнулась, не широко — настолько лишь, чтобы в проем смогла пролезть голова соседа Бориса.

— Ага! — обрадовался сосед, — пьете стало быть. Нас выставили, а сами шампанское глушат. Ты полюбуйся!

Последнее было обращено в коридор непонятно к кому, и чтобы кто-то смог полюбоваться, Борис распахнул широко дверь, за которой оказался маленький человек с опухшим синим лицом.

— Здравствуйте, — выдавил из себя синелицый и на всякий случай сделал шаг назад.

Борис с презрением посмотрел на своего приятеля, а носом двинул в сторону кухни:

— Виолетта, ты погляди, как они тут устроились. Нас участковым вздумали пугать, пустили слух, будто Жердяй — стукач, а сами шампанское…

— Это кто сказал, что Жердяй — стукач? — прозвучал бас.

— Я ничего подобного не говорила, — поспешила оправдаться Любовь Петровна, — я только передала вам слова участкового…

— Ага, — обрадовался сосед, — вот ты и попалась! Мы участкового встретили и спросили: не к нам ли он с проверкой, а он и не знает ничего. Ты погляди, Жердяй, на этих буржуев: живут в трех комнатах, пьют шампанское, конфетками и всякими салатиками закусывают, икрой может быть.

Борис обвел взглядом стол.

— Петровна, а где икра?

Филипп вышел из-за стола.

— Я пожалуй пойду.

Но сосед на него даже не поглядел.

— И где икра, я тебя спрашиваю!

Аня тоже разозлилась, погладила маму по плечу, давая понять, чтобы та не принимала все близко к сердцу, а Филиппу сказала:

— Я тебя провожу.

Борис отступил в сторону, пропуская их, смерил взглядом Филиппа и решил, видимо, не связываться, и только когда молодые люди подошли к выходу из квартиры, толкнул в плечо синелицего коротышку:

— Сейчас они свое шампанское будут пить на улице из горла.

Аня с Филиппом вышли на площадку и потому не увидели, как синелицый незнакомец, потеряв от толчка Бориса равновесие, упал с грохотом на спину.

— Ненавижу, — прошептал Филипп, когда они спускались по лестнице, — всех этих люмпенов. Ненавижу этих недоносков, которые путаются под ногами. Вечно чем-то недовольны, завидуют тем, которые своим трудом что-то создают, зарабатывают…

— Они — несчастные, — вздохнула Аня, — их пожалеть надо.

— Они несчастные? — усмехнулся Филипп, — да у них поводов для счастья миллион! Наскребли деньги на бутылку — счастье, нажрались до полусмерти — счастье, выпили денатурата и не сдохли — счастье, сдали бутылки — счастье. Я, например, когда вижу, что кто-то идет бутылки сдавать, то меня трясет всего: это же надо так опуститься, чтобы жить таким промыслом. А кто в этих пунктах приема работает? Недоумки, которые, небось, довольны собой! Вот такие с синими рожами приходят к ним, а они и рады. Те по помойкам рыщут, а приемщики…

— Прекрати! — остановила его Аня.

Она потянула Филиппа за рукав, и он, догадавшись, обнял девушку и поцеловал. А при прощании шепнул ей:

— В следующий раз кое-что сообщу.

Но все же не вытерпел:

— Нас ждут перемены!

И улыбнулся. И опять у Ани озябли ноги, а в душе потеплело от его прекрасной улыбки. Но все же ни улыбка, ни ласковые слова не могли отогнать тревогу, вцепившуюся в Анино сердце; надо было спешить домой. Поднимаясь по лестнице, девушка слышала доносящиеся из их квартиры вопли Бориса и потому не шла, а бежала, пытаясь перепрыгивать через ступеньки. «Ну вот, — стучало в висках, — ждала от этого вечера чего-то необычного, а закончился он пьяным скандалом.»