Граф Никита Панин - [11]
Еще не рассвело, а уж посланец застучал в двери квартиры Панина, выдал ему бумаги и деньги, распорядился запрягать, быстро собравшись.
Панин был изумлен, встревожен, хотел доложить о себе императрице, но она не приняла его, ограничившись указанием: пусть поспешает в Данию…
Тем же утром он выехал в путь, едва собрав все необходимое в спешке и смятении, досадуя и страдая. И понял, как ловко провели его Шуваловы, поогорчался из-за предательства своего старого друга и покровителя Бестужева и с тяжелым сердцем лежал на теплых перинах огромного тарантаса, выделенного из царских конюшен с шестеркой превосходных лошадей, и, ничего не видя, думал горькую думу и все вспоминал о том, что назначила она ему свидание в царской опочивальне, а отправила за тридевять земель.
И впервые усомнился в ее искренности и преданности верных людей. Впрочем, чего он ждал? Два-три любезных слова, два-три огненных взгляда — что все это значило в ее жизни, полной таких приключений, которые и не снились ему, простому юнкеру, прослужившему от капрала до камер-юнкера, вознесшего на своих плечах дочь чухонской прачки к вершинам трона. Он обозлился и стал с упоением вспоминать, какими неудачными были все устремления Екатерины Первой, матери Елизаветы, выдать дочку замуж…
Родилась она в девятом году XVIII столетия, и Петр Великий тогда еще не был обвенчан с Екатериной. Он тогда еще и не думал превращать связь с ливонской прачкой в разумный и счастливый брак и возвращался со славного полтавского боя с целым обозом шведских пленников. Часть их навсегда осталась в России, встретив здесь любезное и бескорыстное отношение, часть вернулась домой, затаив в душе идею реванша за жестокое и кровавое поражение в Полтавской битве.
Долгое время спустя Петр, потеряв после пыток и кровавых преследований единственного сына от первого брака Алексея, решил обвенчаться с Екатериной и узаконить своих дочерей. Он намеревался оставить трон своей жене, потому и составил тот злополучный акт, по которому наследник престола выбирался по желанию императора. Акт этот от двадцатого года имел для страны самые злосчастные последствия. Один за другим следовали кровавые и бескровные перевороты, на российский трон усаживались те, кто посмелее да побойчее, да честолюбивее. В европейских странах давно следовали обычаю — наследником был старший сын владетеля, и наследие не дробилось больше со времен Каролингов[5], когда вызывало междоусобные войны. Решившись изменить по своему желанию давний обычай русской старины, Петр и вызвал множество потрясений, пронизавших весь XVIII век. И только правнук Петра Павел узаконил заново старый обычай.
Издать-то престолонаследный акт Петр издал, но желания оставить кому-либо трон не высказал, потому как всего за два месяца до смерти обнаружил преступную связь жены с Монсом, братом Анны Моне, которой был очень увлечен в юности. Отрубил ему голову, посадил на кол, провез жену мимо, но та была хорошей актрисой и даже бровью не повела. Так и умер Петр, не зная, в самом ли деле жена обманывала его или все это были лишь его домыслы. Но больше он ей не верил. На смертном одре взял в руки перо, вывел слова: «Все оставляю…» Перо выпало из его рук, и Петр умер, так и не назначив наследника.
Стараниями своего бывшего любовника и большого друга Александра Даниловича Меншикова Екатерина была возведена на престол, и тут-то и разгорелись ее честолюбивые мечты выдать замуж своих дочерей так, чтобы и короны, и богатство, да и мужья были хороши. Со старшей, Анной, все так и случилось. Ее выдали, после долгих переговоров и уступок, за голштинского принца, но счастья ей не пришлось испытать. Родив будущего императора Петра III, она через два месяца после родов умерла.
В 1725 году Екатерина очень осторожно предложила свою младшую — Елизавету, в жены французскому наследнику — будущему Людовику XV. Принимая французского посланника Кампредона и разговаривая с ним по-шведски, чтобы никто не понял сути дела, она сказала ему:
— Дружба и союз с Францией были бы мне приятнее дружественных отношений всех остальных европейских держав.
А после аудиенции послала к Кампредону Меншикова. Тот без обиняков предложил на рассмотрение вопрос о браке Елизаветы с Людовиком XV как основное условие заключения франко-русского союза.
Но в Версале только посмеялись над предложением русской императрицы: мало того, что сама она — всего-навсего прачка, так еще и незаконнорожденную дочь считает достойной соединиться с королевским домом.
Даже оскорбительное для русских предложение о переходе Елизаветы в случае выхода замуж за Людовика XV в католическую веру не вызвало во Франции ничего, кроме высокомерно-насмешливого отказа. Кампредон, конечно, был весьма вежлив и любезен, попросил лишь время, чтобы снестись с Версалем, но еще до получения ответа из Парижа по всему Петербургу уже разнесся слух о предстоящей свадьбе Людовика XV с английской принцессой.
Екатерина, однако, не оставила мысли выдать дочку во Францию — не для того ли воспитанием ее занимались французы, Елизавета в совершенстве знала французский и отлично умела танцевать модные французские танцы. Через того же Кампредона при посредничестве герцога Голштинского предлагала она руку и сердце Елизаветы герцогу Орлеанскому. Но и тут ее ждала неудача. Версаль не заставил себя ждать с ответом — письмо было составлено в изысканных и любезных выражениях, но содержало самый решительный отказ — императрице-де слишком неудобно перед своими подданными согласиться на переход цесаревны в другую веру, да и герцог Орлеанский принял уже другие обязательства.
