Граф Карлштайн - [56]

— Мадам, я, конечно, прошу прощения, да только все куда сложнее, — заметил Макс. — Видите ли, я и сам сирота, да и опыта у меня, бывшего возницы, накопилось немало. Я кое-что в таких делах понимаю. Если у девочек не найдется ни одного живого родственника, им так или иначе придется отправиться в сиротский приют. Таков закон. Хотя приют — это совсем не так страшно, — продолжал он, повернувшись к Люси и Шарлотте. — Мы, например, здорово время проводили, когда я мальчишкой в женевском приюте жил. Играли во всякие игры, забавлялись, пугая директора и воспитателей… А один раз, помнится…

— Помолчи, Макси, — прервала его Элиза. — Позже мы непременно постараемся все это как следует обсудить. Теперь важно другое. Когда начинаются соревнования? — спросила она у моей мамы, стараясь казаться бодрой и веселой, хотя это у нее и не очень хорошо получалось.

У Люси на глазах явно блестели слезы, но она старательно стряхивала их с ресниц, не давая пролиться, и делала вид, что ее тоже больше всего интересуют соревнования по стрельбе, а Шарлотта была слишком измучена, чтобы хоть чем-то интересоваться.

— Мадам! — воскликнул вдруг Макс, глядя на мою мать. — Простите, мадам, но не найдется ли у вас сухой горошины?

Его неожиданный вопрос разрядил обстановку, заставив всех рассмеяться. Мама сказала, что, конечно же, найдется, и сколько штук ему нужно? А он сказал, что всего одна, спасибо большое, что звучало совсем уж странно. В общем, нашла она для него горошину, и он даже попытался за нее заплатить, но мама наотрез отказалась брать деньги и даже рассердилась немного, а потом мы все пошли на луг.

Там уже собралась целая толпа. Похоже, зрителями решили стать все жители нашей деревни, которые сами стрелять не собирались. Трибуна для мэра была уже готова. Площадку для участников состязаний отгородили от зрителей колышками с натянутой на них веревкой, и стрелки горделиво прохаживались по свободному участку луга, предоставляя всем остальным возможность ими любоваться. Всеобщее внимание явно им льстило. То один, то другой картинно прикладывал мушкет к плечу и прицеливался или, подняв ружье одной рукой, проверял балансировку, хотя и без того, разумеется, знал свое оружие, как собственные пять пальцев. Каждую пульку стрелки катали на ладони, выбирая самую лучшую и надеясь, что она попадет точно в центр мишени и завоюет им победу. Но Петера по-прежнему нигде не было видно. А Макс и вовсе развлекался черт знает чем: пытался пристроить горошину на краешек своего рожка, а она все время соскальзывала в раструб и, пролетев насквозь, падала в траву, так что приходилось опускаться на колени и разыскивать ее.

— Нет, Элиза, ничего у меня не получится! — каждый раз с отчаянием повторял Макс. — Так мне ни за что не победить!

— Не сдавайся, любовь моя, — утешала она его. — Вот твоя горошина, смотри!

Вдруг Люси схватила меня за руку.

— Ой, Хильди! — тихо сказала она. — Доктор Кадаверецци!

И я увидела, что на лугу, прямо перед построенной для мэра трибуной, появился наш гениальный фокусник собственной персоной и в цепях! С одной стороны его сопровождал констебль Винкельбург, а с другой — сержант Снитч. Многие зрители и участники соревнований видели представление Кадаверецци в «Веселом охотнике» и стали радостно его приветствовать, крича и хлопая в ладоши. Он повернулся лицом к зрителям и попытался поклониться, но полицейские грубо его толкнули. Вдруг Люси, поднырнув под ограждение, бросилась к нему с криком:

— Доктор Кадаверецци! Что происходит? Что это они с вами сделали?

— Принцесса Нефтис! — воскликнул доктор и все-таки умудрился грациозно ей поклониться.

При этом он заставил и сержанта с констеблем тоже поклониться девочке, ибо те не желали ни на секунду выпустить из рук концы цепей, которыми сковали арестованного. Все вместе они выглядели, как три королевских советника, склонившихся перед маленькой принцессой.

— Как я рад вас видеть, моя дорогая! Мне искренне жаль, что я не могу оказать вам должного приема, однако…

— Убирайся! — прикрикнул на Люси сержант Снитч. — Иначе я и тебя арестую, и всех твоих дружков тоже!

— Сержант, — обратился тут к нему доктор Кадаверецци, — имею ли я право на последнюю просьбу?

Теперь зрители смотрели уже только на него. О, доктор прекрасно умел владеть аудиторией! Мне кажется, это был настоящий божий дар, а не просто часть его ремесла.

— Последнюю просьбу? — удивился сержант. — Но ведь это не казнь.

— Разве? — Доктор Кадаверецци изумленно посмотрел на него. — А мне, когда я увидел все эти мушкеты, показалось… Впрочем, не важно. Когда-нибудь я непременно поставлю такой фокус: спасение от целой роты стрелков в самый последний момент перед расстрелом… А еще лучше — попробовать спастись от падающего лезвия гильотины!.. Ах, какой это был бы отличный номер! Но кто это передо мной? Уж не ты ли, мой добрый Макс? Ну да, ты! Дела у тебя, судя по всему, идут прекрасно, не правда ли?

— Увы, доктор, совсем не прекрасно, в том-то все и дело…

— Ну все, довольно болтать! — оборвал арестованного сержант. — В конце концов, ты находишься под стражей! И нам еще предстоит немалый путь.