Граф Брюль - [68]

— Успокойся, и смотри, если заупрямишься, милейшая Тереза, то как бы тебе не полететь с печки вниз головой. Довольно. Пусть оркестр начинает увертюру. Король ждет.

В эту самую минуту на сцену вышел Брюль; сначала он поздоровался с Фаустиной, потом с Альбуци, которой сделал какой-то знак; тут раздались первые звуки оркестра, и все заняли свои места.

Отец Гуарини кивнул министру и повел его через тесные проходы, где помещались машинисты с громами, бурями, богами (которых на проволоках спускали на землю); наконец, они дошли до небольшой комнаты; здесь были разбросаны все принадлежности женского туалета: по всему можно было догадаться, что это была уборная одной из тех барынь, которые за минуту перед тем, так отчаянно бранились, а теперь исполняли роли, полные счастья и веселья.

Гуарини и Брюль оба были сильно утомлены; они молча уселись рядом; патер улыбался.

— Здесь, — сказал он, — никто нас не подслушает, никто не увидит; это — убежище этой змейки Альбуци и мы в полной безопасности. Потолкуем… — И он хлопнул своей широкой ладонью по колену собеседника.

Брюль наклонился к уху иезуита.

— План в руках Лихтенштейна; поезжайте с ним в Вену.

— Отлично, — отвечал патер, — я уже приготовил королеву. Я знаю, что Сулковский грозится нас всех выгнать со двора; хочет оттолкнуть короля от жены и предложить ему другую… — Иезуит засмеялся и пожал плечами, — немножко поздно подумал об этом.

Лицо Брюля сделалось пасмурно.

— С такой честной натурой, как наш король, нужно уметь, как поступать, — продолжал Гуарини. — Он не виноват, что в наследство по отцу получил его страсти и вынужден с ними бороться. Вот это-то и есть, что в писании называется покаянием за отцовские грехи. Славный Август дал ему жизнь и с нею свою необузданную натуру; набожный король не может побороть своей страсти, так, по крайней мере, прегрешения его нужно прятать от глаз света, не допускать о них ни малейшего подозрения. Если мы будет требовать от него полнейшего воздержания, он может дойти до неожиданной вспышки, которая всех нас погубит. Чему быть, того не миновать. Сулковский плохо рассчитывал и просчитался же, бедняга! Дело уже кончено, место занято, и король, хотя его любит, но не откроет ему своей тайны… А весь грех я беру на себя.

Они начали говорить шепотом.

— Сулковский, — произнес Брюль, — соскучился; король его сделал генералом, но, оставаясь дома, разве он может отличиться в ратных подвигах! Однажды он мне говорил, что охотно бы отправился в поход на Рейн, в Венгрию А что, если сам король подаст ему эту мысль! Тем временем…

Объяснять дальше не представлялось надобности, потому что Гуарини все отлично понял и одобрил этот план.

— Я намекну Августу, что после тяжелых трудов этот достойный человек имеет право отдохнуть; таким образом, все устроится и уладится…

Итальянец махнул рукой перед глазами Брюля и встал с своего места.

— Теперь я к королю, а чтобы ему понравиться, аплодируй Фаустине. — Дальше он продолжал шепотом: — Не препятствуй графу оставаться с королем; у меня есть большое основание предполагать, что он имеет намерение вовлечь его величество в одну любовную интригу; но я знаю, король с ужасом отвергнет это предложение, а между тем, такие вещи пригодятся, пригодятся… — Гуарини засмеялся и, отворив дверь, быстро исчез в темном лабиринте закулисных проходов, как человек, хорошо знакомый с расположением здания; гораздо труднее и осторожнее пришлось Брюлю выбираться из этой темноты. Однако он скоро успел дойти до королевской ложи.

Зала блистала яркими огнями. Двор не менее блистательный, чем при Августе II, занимал почти все места. Также в первых рядах сидели сенаторы, приехавшие из Польши; они были одеты в богатых кунтушах, с брильянтовыми запонками и застежками, подпоясанных золотыми кушаками; король на них смотрел с довольной улыбкой. В рядах дам блистали первые придворные красавицы: графиня Мошинская, жена Брюля, Сулковская; кроме того, там были жены посланников, королевские фрейлины и многие другие, принадлежавшие ко двору.

Каждый раз, как появлялась Фаустина, король с необыкновенным вниманием смотрел на сцену и, в упоении слыша ее пение, закрывал глаза; иногда он аплодировал примадонне, а за ним все остальные; дамы махали платками. Время от времени Август останавливал свой взгляд на рядах красавиц, но тотчас же с тревогой отворачивался и снова смотрел на Фаустину, восхищался ею, на нее заглядывался. Ради пения и ее голоса это, конечно, могло быть позволительным. Против короля сидела в ложе Франя; ее смелая повелевающая красота обращала на нее всеобщее внимание, один только Август, как будто не замечал ее, если бы он не был известен за прямого откровенного человека, его бы каждый мог обвинить, что он с умыслом не смотрит на красавицу.

Рядом с женою Брюля сидела скромно одетая графиня Сулковская; ее приятное, спокойное лицо не обладало чарующей красотой ее соседки, которая приковывала к себе самые равнодушные взгляды. Сидящие в партере, Дялынский и Тарло, Ясельский староста, украдкой поглядывали на дам и первый говорил на ухо своему соседу:

— Ах, душа моя, мы теперь, как те еврейские отроки, что были брошены в огненную печь; человек не знает, куда девать глаза. Взгляну — против стоит эта итальянка, как полунагая мраморная статуя, а поет так, что душа замирает; обернусь направо — там сидит эта нарядная барыня, глаза которой так и манят к себе; а посмотри налево, что за красавица!