Град Ярославль - [31]

— С какой же гордостью о Руси сказано, — довольно произнес Светешников. — И кто ж сие написал?

— Безвестный автор. Зело могуча была держава.

— Могуча. «Литва из болот не вылезала». Каково?.. А что ныне? Ляхи по стольному граду разгуливают. В чем суть, Дмитрий Михайлыч?

— В чем? — качнулся в кресле Пожарский и глаза его стали возбужденными. — В Годунове, в Борисе Годунове!

— За то, что сына Ивана Грозного убил? — напрямик спросил Светешников.

Высокий лоб князя с небольшими залысинами прорезала глубокая морщина. В глубоких выразительных глазах промелькнул огонь.

— Да не убивал он царевича, не убивал! Сколь грехов на Годунова понапрасну навешали! — горячо произнес Дмитрий Михайлович.

— Но…

— Ведаю, что хочешь сказать, Надей Епифаныч, но нельзя все огульно сваливать на Годунова. Ты, как купец, бываешь в разных городах, встречаешься со многими торговыми людьми, а посему хочу тебе кое-что рассказать о царе Борисе, дабы Русь купеческая истину о Годунове изведала.

— Истину?

— Мнишь, громко сказано? Может, и так, но я, почитай, семь лет был при Дворе Годунова и, полагаю, в немалой степени постиг суть многих дел Бориса.

— Охотно выслушаю, Дмитрий Михайлыч, и ярославскому люду поведаю, коль речь о Годунове зайдет.

— Зайдет. Еще долгое время толки о Годунове будут притчей во языцех. Некоторые нарекают Бориса последователем Ивана Грозного, но они заблуждаются. Грозный государил по воззрению «разделяй и властвуй», ибо он разделил Русь на Земщину и Опричнину. С того часа и Смута на Руси загуляла. Да еще какая! Веками жили одним укладом, и вдруг, сей устоявшийся уклад Иван Грозный, будто мечом пополам рассек. Опричнина, выметая крамолу и измену, словно ордынской саблей прошлась по Земщине. Сколь русской крови пролилось! И не только господской, но и холопьей, и мужичьей. Опальные вотчины подвергались такому жуткому разгрому, что оторопь брала. Озлобление, ненависть, сумятица в умах русских людей. Иван Грозный замахнулся и на церковь. Сколько иерархов он покарал! Афанасия, новгородского Пимена, Германа Полева, Филиппа Колычева. Когда Герман был возведен в митрополиты, то он тотчас объявил, что царя ждет страшный суд за содеянное. Иван Грозный отрешил Германа от его сана. Новый митрополит Филипп принародно отказался благословить Ивана Грозного в Успенском соборе, во всеуслышание заявив: «За алтарем неповинная кровь льется христианская, и напрасно люди умирают». Филипп был сослан в Тверь, откуда он высылал царю осуждающие грамоты. Царь гневался, рвал грамоты и кричал: «Навет! Не хочу больше видеть Филькины грамоты!» Церковь была расколота. Одни в страхе поддерживали царя, другие резко осуждали. Не стало церковного согласия, да и в народе начался разброд. А того делать было нельзя, ибо Русь тогда крепка, когда церковь и народ держатся воедино. Светский и церковный раскол бушевал два десятка лет. Единение, на коем должна была стоять держава, было изрядно подорвано, чем не преминули воспользоваться ливонцы. Зело удачно воспользовались, ибо Иван Грозный потерпел тяжелое поражение в Ливонской войне. Борис Годунов никогда не был продолжателем дел Грозного, ибо он отдавал все силы, дабы устранить тяжелейший, двадцатилетний раскол. Борис снискал поддержку всей державы, распустив «Двор» — последыш опричнины и тем самым покончив с кровавым наследием Грозного. Соправитель царя Федора успешно справился с крамолой бояр, не прибегая к погромам и казням. И ни при Борисе ли Годунове, уже после кончины Грозного, Русь вознамерилась возродить нарвское мореплавание? В 1595 году Борису удалось навязать Швеции договор, по коему шведы понуждены были возвратить Руси захваченные ими русские города в период Ливонской войны: Иван-город, Ям, Копорье, Корелу. Это был большой успех Годунова. В его правление удалось выделить более крупные силы для покорения Сибири. В глухих таежных местах поднялись укрепленные крепости Тобольск, Березов, Обдорск, Сургут, Нарым, Тара. Шаг за шагом Русь продвигалась в глубины Сибири. Новые города-крепости появились на южной окраине, ибо татары совершали сокрушительные набеги. Борис вел весьма разумную и дальновидную политику, всемерно укрепляя державу. Но когда скончался скудоумный царь Федор, положение Правителя резко пошатнулось. Бояре мирились с властью Годунова, пока он вершил дела именем законного царя. Теперь же худородному Борису можно было дать и коленом под зад. Тот же стал помышлять о короне. Бояре и вовсе взбеленились, поелику Годунов не состоял в кровном родстве с царем. Шапку Мономаха вознамерились примерить на себя двоюродные братья покойного царя, Федор и Александр Никитичи Романовы. Сыскался и третий претендент, глава Боярской думы, праправнук Ивана Третьего, князь Мстиславский. Борьба за престол обострилась и расколола бояр. Романовы, дабы возмутить народ, распустили слух, что царя Федора отравил Годунов. Борис поначалу укрылся на своем подворье, а затем — в Новодевичьем монастыре. Бояре мнили, что Борис свершит обряд пострига, но Годунов не тот человек, дабы отказаться от вожделенной цели. И путь ему к трону во многом обеспечил ярославский владыка.