Град огненный - [15]

Она гладит меня по голове, по рукам. Наклоняется и целует в обожженные веки. Но я не ощущаю ничего, кроме боли. И проваливаюсь в беспамятство, а потому не отвечаю ей.

Уже потом я часто говорил себе, что ничего не чувствовал. Что броня, наращенная за предыдущие годы и проявившаяся с новым перерождением, окончательно оградила меня от любого внешнего воздействия. Что дух окреп тоже, и мужество ни на секунду не покидало меня.

Но это было ложью…

* * *

Нанна…

Я никогда больше не произнесу этого имени вслух. Моя первая женщина и моя единственная любовь. Любовь ли? Я не знаю, что вкладывают в это слово люди. Я не знаю, насколько соответствует ему то, что связывало нас. И не хочу анализировать сейчас. Достаточно того, что мы нуждались друг в друге.

Она — ведьма.

И я — чудовище.

Оба — калеки. Оба — изгои.

В действительности ли она сказала мне те страшные слова или это было очередной галлюцинацией, забавой агонизирующего мозга? Конечно, я не выполнил ни одного своего обещания. И наша связь была болезненной и долгой. Но именно тогда, балансируя на грани жизни и смерти, я ощутил раскол.

Весенняя оттепель взломала лед, и в разломе глянцево блеснула вода — еще холодная и черная, выстуженная за долгую зиму. И я заглянул в нее и не увидел дна, а только неизмеримо глубокую бездну, и у бездны было мое лицо. Тогда я ощутил страх — впервые за долгое время.

Это было время крушения нашего холодного мира. Время ледохода.

Именно поэтому я не люблю весну.

Черные ветви деревьев ввергают меня в тоску. Трещины льда на реке — как лопнувшая сеть капилляров. И эта нескончаемая сырость… И эта городская какофония… и гомон ворон, и трамвайные звонки, и крикливые голоса…

Весна — время кардинальных перемен. А я говорил, что любая перемена — болезненна?

* * *

Похмелье не отпускает до самого вечера.

Я сплю еще пару часов — будто медведь с особым, весенним видом спячки. В этот раз сны мне не снятся, и я стараюсь не вспоминать прошлого и не думать о ней…

Зато мои записи прекрасно убивают время и прочищают мозги. Мне нравится писать, и я стараюсь — буквы выходят ровными, подтянутыми, как солдаты на построении. Это похоже на трудотерапию в реабилитационном центре — рассортировать саженцы, перебрать ягоды, выбелить деревья, покрасить забор. Монотонная работа, отвлекающая от дурных мыслей, занимающая руки, более привычные к драке и стрельбе, чем к кропотливому труду. Я даже горжусь навыками, приобретенными в реабилитационном центре.

У людей бытует поговорка: мужчина за свою жизнь должен сделать три дела — построить дом, посадить дерево и вырастить сына.

Дом, не дом — а мастерить немудреные скамьи и перекрывать крышу я научился неплохо. Одна из скамеек стоит на аллее возле центра — аллея тоже высажена васпами. Мое дерево — молоденький клен, вроде того, что растет в сквере с фонтаном.

С сыном — куда сложнее.

Васпы — бесплодны.

Это побочный эффект перерождения. А, может, запланированный этап в эксперименте, благодаря которому васпы появились как таковые. Мы — не просто осы. Мы идеальные воины. Машины для убийства. Солдаты-смертники, чья высшая цель — погибнуть, защищая своего хозяина или свое божество. Мы не должны задаваться вопросом продолжения рода — все это забота Королевы-матки. И только благодаря ее яду из человеческого ребенка мог получиться монстр.

Королевы больше нет. Мы — вымирающая раса. Последние васпы в мире.

Торий говорит, что это очень грустно — ощущать себя последним из рода.

Ученые говорят, что можно попробовать восстановить репродуктивную функцию.

Си-Вай говорит, что можно продолжить опыты и вывести новых васпов искусственным путем.

Я сказал сразу после Перехода и говорю это сейчас: не надо.

Для нас это счастье — ощущать себя последними. Это большое облегчение — просыпаться и знать, что больше не будет исковерканных судеб. Что со смертью последнего из нас исчезнет и весь проклятый род. Мы станем полноценным мифом — каким и должны быть всегда.

Мы — монстры, которым дали шанс достойно прожить остаток жизни. И исчезнуть.

Я часто думаю: что даст искусственное выведение васпов?

Даже если не будет принятого в Ульях воспитания и пыток, все равно под угрозой окажутся многие жизни и здоровье людей. Я не хочу этого. Я больше не хочу экспериментов: ни над кем, ни ради любой из благих целей. Никакая выносливость, никакая сила, никакое чудесное заживление ран не изменяют факта, что ты, по сути, являешься нелюдем. Да и кто поручится, что эксперимент снова не выйдет из-под контроля, как это уже случалось не раз?

То же касается восстановления репродуктивной функции.

Кто поручится, что от смешанного брака не родится монстр, еще более ужасный, чем любой васпа или даже Королева? Что будет намешано в ДНК? Как скоро проявится мутация? Во что выльется потом?

Мы — проклятая саранча, вышедшая из бездны, отпертой руками человека. Так пусть после нашего ухода бездна закроется навсегда.

Из всех стихов, которые читал мне Расс, вспоминаются эти:

«Я хотел бы стать призраком. Просто тенью.

Не иметь ног — невесомо скользить над землей.

Снять с нее, израненной, груз свинцового тела.

Не иметь рук — не касаться надломленных веток