Грации солнца. Приманка для зверя - [15]

   А солнце продолжило свой путь по небосклону, исчезая в ярком багрянце заката. И вот на небе загорелись первые звезды -- вестники царства ночи. Но для отверженного их не существовало. Реален был лишь сон, где он с отцом бродит по огромному купеческому кварталу, выбирая подарок для матери.

IV

   Весь следующий день спутники провели, собирая и высушивая костянку. Лишь вечером Маниусу удалось набить суму сухими плодами.

   -- Практически под завязку, -- сказала Йоко довольным тоном, -- теперь можно отправляться в путь. Как себя чувствуешь?

   -- Нормально, -- ответил Примус, но лицо юноши говорило об ином: его то и дело искажали импульсы страдания -- боль, отдававшаяся из протестующего желудка. Изгнанник тем не менее бодро взвалил суму на спину.

   -- Пару дней мы пойдём вдоль ручья, но потом отклонимся и выйдем к реке, -- рассказала маршрут Йоко. Маниус кивнул, не выказав интереса. Дева, как обычно, пошла впереди. Ромей побрёл следом за априкой, радуясь, что она не сможет увидеть страдание на его лице.

   Йоко шагала весь вечер, остановившись, только когда Атон скрылся за деревьями. Юноша в беспамятстве повалился на землю и сразу заснул. Но и утро не принесло Маниусу покоя: изгнанник был разбужен нетерпеливыми толчками спутницы.

   -- Светлого утра. Вставай! Нам пора, -- сказала дева, едва Примус открыл глаза. Живот продолжал болеть; силы медленно оставляли тело. Маниус брёл за априкой, двигая ноги одной лишь волей, но даже последняя начала иссякать. Юноша порывался снять суму и подкрепиться на ходу, надеясь заглушить боль едой, но Йоко остановила его.

   -- Скоро мы выйдем к огромной поляне, -- пояснила охотница, -- там растёт полно всего съедобного. Ты отдохнёшь и насытишься.

   -- Как скоро? -- спросил ромей.

   -- Атон не успеет достигнуть зенита, -- ответила априка.

   "Как же сложно идти... путём Атона", -- думал юноша, но продолжал шагать, скрипя зубами. Желудок отвечал жжением на каждый шаг. Маниус ругал про себя всё на свете, особенно богов, но уста отверженного оставались закрытыми, невзирая ни на какую боль. Изгнанник желал лишь дотерпеть до поляны, боялся, что силы оставят его раньше.

   Лес отступил неожиданно. Примус не сразу понял, что он посреди луга, местами поросшего дикой вишней. На земле росли разные ягоды, половину из которых он не видел даже на рынке Мирнии. Йоко остановилась. Ромей опустился на колени, отвязывая сосуд от ремня. Когда к горлу подступила тёплая вода, стало легче. Юноша достал ножи и потянулся к сочной красной костянке. Йоко обернулась и смотрела на Маниуса, улыбаясь его суетливым движениям. Когда изгнанник, наконец, закинул три плода в рот, его губы расплылись в вялом подобии улыбки.

   -- Тебе больше нравится красная, чем фиолетовая? -- спросила дева.

   -- М... -- ромей проглотил плоды. -- Я её с детства обожаю. Вкус такой приятный: с кислинкой. Она растёт вдоль полей, поэтому её часто продают на рынках. В чащу люди не ходят: боятся.

   -- И правильно делают: среди леса людям с мыйо не тягаться... -- сказала охотница и резко развернулась.

   -- Мыйо? -- спросил отверженный, выронив ножи из рук.

   -- Нет. Другое.

   Вишни шевелились, подтверждая слова априки. Вскоре Маниус услышал тихий рёв. "Медведь?" -- спросил себя юноша, заставляя разум напрячься. Фигура бурого медведя показалась из-за кустов. Вскоре косолапый вышел на поляну, приближаясь к путникам. Зверь ревел всё громче, на буром боку зияла свежая рана. Медведь продолжал идти прямо на ромея.

   -- Йоко, -- сказал юноша еле слышно.

   Дева молча скинула пиру; рука априки подрагивала, не смея браться за боцьен.

   -- Йоко, ты... -- начал отверженный, но подошедший вплотную зверь поглотил всё его внимание. Маниус трясся, глядя, как огромная морда обнюхивает его. В руках не чувствовалось силы, чтобы сопротивляться. Мокрый язык зверя коснулся носа, и Примус подумал, что сейчас раскроется пасть, но медведь одёрнул морду, жалобно зарычал и попятился. Отступив на двадцать-тридцать шагов, зверь показал спину и скрылся за деревьями.

   -- Слава Атону! -- сказала Йоко; руки девы продолжали дрожать. Изгнанник долго смотрел на априку, но так ничего и не сказал. Когда сердце успокоилось, ромей вспомнил о потребностях желудка. Он поднял ножи и продолжил насыщаться.

V

   Четырежды Атон огибал землю, чтобы скрыться за западными лесами. Четырежды его лик питал светом растения, благодарно тянущие листья к источнику жизни.

   Маниус по-прежнему брёл за априкой и по-прежнему ел лишь плоды. Изгнаннику не было дела до древнего лиственничного бора, высившегося вокруг, до следа, по которому его уже третий день вела охотница, до свиста мыйо, услышанного спутниками ночью. Голод -- вот всё, что занимало разум изгнанника в последние дни. Голод и нестерпимая боль в животе.

   -- Йоко, я хочу мяса, -- ныл юноша, плетясь следом.

   -- Терпи. Это должно пройти, -- успокаивала дева.

   -- Йоко, хотя бы курочку, -- упрашивал Маниус.

   -- Нет. Иначе мне придётся тебя покинуть, -- угрожала априка.

   -- Тебе легко говорить: ты питаешься светом. Есть тебе не хочется. Легко не убивать растения, не убивать зверей. Почему ты не бьёшь комаров, я так и не взял в толк... -- Примус запнулся, пришлось оборвать фразу. -- Но я -- человек: я должен есть, иначе я помру.