Говорю от имени мертвых - [18]

— Да, живы, но у них нет воды и еды, если им не помочь, они скоро умрут и. мы будем снова вместе, — она так обрадовалась своему открытию, что даже не заметила грустного факта — для этого девочкам нужно умереть.

— Катя, девочек нужно спасти, им ещё рано умирать и только ты можешь нам в этом помочь! Сделаешь? Расскажи, где их искать?

— Нет, — девочка неожиданно расплакалась, — я не помогу вам, вы заберёте их у меня, а я одна, я совсем одна, я всегда одна. Пусть они придут ко мне, им ведь совсем немного осталось, ещё чуть-чуть подождать и они будут со мной. Я не скажу вам ничего, отпустите меня, мне больно, — захныкала девочка, размазывая свободной рукой слезы по лицу.

— Миша, что там у вас происходит? Помощь нужна? — вмешался капитан, чувствуя, что дело идёт не совсем туда, куда бы хотелось.

— Нужна, — признался я, не зная, как убедить девочку спасти подружек. — Возьмите меня за руку и закройте глаза, вы сможете поговорить с Катей, но она не хочет нам помогать, потому что девочки вот-вот умрут и присоединятся к ней. Понимаете, капитан?

Он не стал раздумывать, тотчас же сделав требуемое.

— Катя, девочка моя, послушай! Меня зовут Леонид Петрович, я капитан полиции и веду дело о пропаже этих трёх девочек. Дома не спят родители, думающие о самом страшном. Весь город сейчас ждёт, вернутся девочки домой или нет? Вы обязательно встретитесь, но позже, девочка моя, немного позже! Я это точно знаю, ты можешь мне верить. Я был там, где сейчас ты, правда совсем недолго, и встретил своего старого друга, погибшего за много лет до этого. Друзья всегда встречаются, сколько бы лет ни длилась разлука.

Катя перестала плакать, в её огромных глазах светилась надежда. Она слушала капитана, не замечая, что всё сильнее сжимает мою ладонь. Она заговорила сразу, как капитан замолчал.

— В спортзале, в раздевалке для девочек, в стенном шкафу одна панель на стене сдвигается. Но не так просто, нужно нажать на три шишечки одновременно — две справа на уровне моей головы и одна слева. Их почти не видно, но у меня была картинка, я её нашла в старой коробке на чердаке интерната. Там за панелью есть лестница, по ней спускаешься и открываешь дверь. Она открывается только в одну сторону, это ловушка для дураков. Они сейчас там. Потому что я им дала тогда перерисованную картинку, дура!

— Ты не дура, Катюша, — поспешил успокоить её капитан, — ты большая умница! Мы спасём девочек и Михаил Григорьевич поможет тебе отправиться в лучший из миров. Мы обязательно расскажем девочкам, кто их спас, ты можешь в это верить, даю тебе слово, как друг, — капитан сжал мою руку, словно передал это рукопожатие девочке. — Мы побежим их спасать, Катюша, и потом вернёмся к тебе!

— Михаил Григорьевич, вы останетесь здесь или с нами? — капитан лихорадочно собирался, торопясь на место пропажи девочек.

— Конечно, с вами, да и Катя тоже. Так, Катя? — спросил я у девочки, не сомневаясь в ответе.

— Конечно, вы ведь ни за что не найдёте те нужные шишечки, их триста лет никто не мог найти, а я нашла.

Девочки были едва живы, когда их вынесли из подвала на руках и загрузили в машины «Скорой помощи». Мы проехали до больницы — мне хотелось в точности знать, что с девочками будет всё в порядке, а капитан надеялся взять показания, если врачи пустят в палату.

— Поймите, — уговаривал он врача, — я не могу ждать, когда они придут в себя полностью. А вдруг в этом замешан какой-нибудь маньяк и завтра пропадёт ещё несколько девочек, вы готовы взять на себя ответственность за их жизни?

— Позвольте, — отбивался врач, поправляя постоянно сползающие очки, — но они же сказали, что сами по своей воле пришли в этот подвал. Какие маньяки, что вы наговариваете ужасов?

— Вы не понимаете, доктор, — упорствовал капитан, — зачастую жертвы не могут или не хотят признаться, что стали жертвами преступника. Ведь им может оказаться кто-то им хорошо знакомый, иногда даже близкий родственник или учитель. Они будут говорить всё, что угодно из опасения, что он снова может проделать с ними те ужасы, которые им пришлось испытать. Я должен поговорить с ними немедленно и не стоит препятствовать мне в исполнении служебного долга. Скажите, они могут разговаривать?

Доктор кивнул, не в силах противостоять напору капитана Удальцова. Я мог лишь посочувствовать доктору, но позиция капитана мне казалась более правильной — нужно убедиться, что никто больше не пострадает.

— Он пойдёт со мной, это наш эксперт! — безапелляционно заявил капитан и пригласил меня следовать за ним в палату.

Девочки выглядели существенно бодрее, чем час назад — тёплые одеяла, горячий бульон и сладкий чай наполнили их хрупкие тельца жизнью.

Капитан с разрешения сидящих в палате родителей задавал им вопросы, они, перебивая друг друга, отвечали, а я смотрел на Катю Грибову, стоящую по ту сторону барьера с немым вопросом в глазах. Я взял её за руку, чтобы ей не было так одиноко.

— С ними всё будет хорошо? — немного грустно спросила она, разглядывая девочек, лежащих в больничных кроватках.

Я молча кивнул, чтобы не отвлекать капитана и детей от беседы.

— Мне грустно, — пожаловалась Катя, — они меня не отпускают, а здесь у меня никого нет. Вы можете мне помочь, дяденька?