Говорить ли президенту? - [32]

Увидев ее в дверях, он подумал, что она еще красивее, чем ему представлялось. Отлично. На ней было длинное красное платье с высоким воротником, оттенявшее темные волосы и темно-карие глаза.

— Ты зайдешь или будешь вот так стоять, как мальчик-посыльный?

— Буду стоять и восхищаться тобой, — ответил он. — Знаете, доктор, меня всегда привлекали красивые, умные женщины. Как вы думаете, это что-нибудь говорит обо мне?

Она засмеялась и провела его в свой чудесный домик.

— Проходи, садись. По-моему, ты хочешь выпить. — Он попросил пива. Когда она, наполнив его бокал, села, глаза ее посерьезнели.

— Ты, наверное, не захочешь рассказывать о том ужасе, который случился вчера с моим почтальоном.

— Нет, — сказал Марк. — Я не стану этого делать по ряду причин.

Она понимающе кивнула.

— Надеюсь, ты поймаешь мерзавца, который его убил. — Темные глаза сверкнули, встретившись с его взглядом. Она встала и перевернула пластинку на проигрывателе. — Тебе нравится такая музыка? — весело спросила она.

— Вообще-то я не очень люблю Гайдна, — ответил он. — Я помешан на Малере. А также на Бетховене и Азнавуре. А ты?

Она слегка покраснела.

— Когда ты не объявился вчера вечером, я позвонила тебе на службу узнать, там ли ты еще.

Марк был приятно удивлен.

— В конце концов я дозвонилась до девушки из твоего отдела. К тому времени ты уже ушел, а кроме того, она сказала, что ты очень занят, и я не стала ничего передавать.

— Это Полли, — сказал Марк. — Настоящий ангел-хранитель.

— Она хорошенькая? — Элизабет улыбнулась улыбкой красивой женщины, которая знает об этом.

— Страшной ее не назовешь, но и красавицей тоже, — сказал Марк. — Давай забудем о Полли. Ну что, ты наверняка уже проголодалась, а я все никак не накормлю тебя обещанным бифштексом. Я заказал столик на девять часов у дядюшки Пепе.

— Чудно, — сказала она. — Раз уж тебе удалось поставить машину, может быть, пройдемся?

— Отличная мысль.

Вечер был ясный и прохладный. Марк с наслаждением вдыхал свежий воздух. Радость омрачало лишь постоянное ощущение опасности. Он то и дело оглядывался.

— Уже на других засматриваешься? — поддразнила его она.

— Нет, — ответил Марк. — Я уже нашел все, что нужно, — к чему мне засматриваться? — Он старался придать голосу веселость, но понимал, что ее не проведешь. Потом внезапно переменил тему. — Тебе нравится твоя работа?

— Работа? — с удивлением переспросила Элизабет, словно это слово было для нее в диковинку. — Ты хочешь сказать, жизнь? Работа — это вся моя жизнь. По крайней мере, так было еще недавно. — Она мрачно посмотрела на Марка. — Ненавижу больницу. Одна большая бюрократия — грязная и старая, как мир. Многим из тех, кто там работает, мелким чинушам, просто наплевать на людей, которым нужна помощь. Для них наша работа — лишь способ зарабатывания денег. Вот только вчера я пригрозила, что уволюсь, чтобы заставить членов консилиума оставить одного старика в больнице. Ему некуда идти — он бездомный.

Они шли вниз по 30-й улице, и Элизабет продолжала рассказывать о работе. Она говорила воодушевленно, и Марк с удовольствием слушал ее. С милой самонадеянностью она поведала историю об эмоциональном югославе, который, в то время, как она осматривала его покрытую язвами подмышку, пел непонятные славянские песни о любви и желании и, наконец, не нашел ничего лучше, как выразить свою страсть, схватив ее за левое ухо и лизнув его.

Марк рассмеялся и, взяв ее за руку, провел в ресторан.

— Требуй, чтобы тебе платили денежную надбавку как за участие в боевых действиях, — заметил он.

— О, я бы не жаловалась, но он всегда фальшивил, когда пел.

Распорядительница провела их наверх к столику в центре зала, где должно было состояться представление. Но Марк выбрал столик в дальнем углу. Не спросив Элизабет, какое место она предпочитает, он сел спиной к стене, неуклюже отговорившись, что шум будет мешать разговору, а здесь он услышит каждое ее слово. Марк был уверен, что девушка не клюнет легко на такую грубую лесть: она понимала, он что-то скрывает, чувствовала его напряженность, но ни о чем не спрашивала.

Подошел молодой официант и спросил, какой коктейль они будут пить. Элизабет попросила «Маргариту», Марк — «спритцер».

— Что такое «спритцер»? — спросила Элизабет.

— Не такое испанское, как у тебя, половина белого вина, половина содовой, много льда. Размешать, но не взбалтывать. В общем, «Джеймс Бонд» для бедных.

Приятная атмосфера, царившая в ресторане, отчасти сняла напряжение Марка. В первый раз за сутки он позволил себе немного расслабиться. Они болтали о кино, музыке и книгах, а потом о Йеле. Иногда ее лицо оживлялось, иногда становилось суровым, но всегда оставалось красивым в свете свечи. Марк был очарован.

Несмотря на ум и самодостаточность, в ней была какая-то трогательная хрупкость и женственность.

Когда они ели паэлью, Марк спросил Элизабет, почему ее отец стал сенатором, о его карьере и ее детстве в Коннектикуте. Видимо, эта тема была ей неприятна. У Марка из головы не шло, что ее отец по-прежнему фигурирует в списке. Он попытался заговорить о ее матери. Элизабет избегала его взгляда и, как ему показалось, даже побледнела. Впервые легкая зыбь подозрительности всколыхнула образ его обожаемой Элизабет, и он сразу почувствовал себя неуютно. Уже давно ему не встречалась такая красавица, и он хотел верить в ее искренность. Возможно ли это? Неужели она тоже замешана? Нет, конечно, нет. Он попытался отогнать навязчивую мысль.