Готы - [30]

Рассказывал Неумержицкому — свой сон.

— Это что! — отмахивался тот. — Мне вот недавно приснилось, что меня на балконе автобусом задавило…

Не понимал серьезности сна, не придавал ему никакого значения.

Тем днем — вновь не посещали института: посещали спортивный зал.

Вечером Благодатский встречался со своим другом — писателем-домоседом по фамилии Постный. Приезжал на встречу с ним туда, где жил он: в Сокольники. Высокий и тонкий, похожий на циркуль, с хвостом длинных светлых волос и добрыми умными глазами — ждал его Постный и читал в ожидании книгу. Здоровались, радовались друг другу и отправлялись гулять — в парк.

— Полезем — в дырку! — предлагал Благодатский.

— Зачем? — не понимал Постный. — Вход платный только в выходные днем, а сейчас — не платный.

— А так, просто. Чтобы менты нас металлоискателями не щупали!

— Менты… — отправлялись к знакомому месту в кованом чугунном заборе, где давно уже был выломан кем-то толстый заборный прут.

Благодатский покупал себе — пиво, а товарищу, по причине худобы пребывавшему на вечной диете, не пившему и не курившему, — кекс.

Дорогой обменивались последними новостями, пили и ели. В который раз поражался Благодатский домашнему образу жизни Постного, его странным вкусам и привычкам.

— Пошли со мной на кладбище, Постный! — звал его.

— Зачем? — удивлялся.

— С готами познакомлю. Погуляем, пообщаемся.

— Ага, нужны мне твои готы. Они — уроды все. Не хочу. А кладбищ боюсь, я там бываю два раза в год, так потом — сам моюсь целиком и всю одежду в стирку кладу. Заражусь еще чем вдруг…

— Да чем там заразишься, глупости… А если уж готы уроды — то кто же тогда не урод? Не гопники, по крайней мере…

— Да те же гопники, только одеваются по-другому и готику слушают. А сами — читать не умеют.

— Некоторые умеют. А ты — слишком критичен, на все со своей колокольни смотришь. Если бы все такими как ты сделались, стало бы очень скучно. Представь: все сидят дома, читают и пишут…

— Ну и хорошо: может, хоть написал бы тогда кто-нибудь что-нибудь нормальное. Чего дома, плохо что ли? Чего на кладбищах этих делать? Ерунду говоришь, Благодатский. Ой, смотри! — показывал на мусорную урну, мимо которой проходили. Там, рядом с ней, в просыпанном мусоре, сидела крыса. Толстая, с наглой мордой и умными маленькими глазами, рылась она в отбросах: искала съедобное.

Подходили поближе, смотрели крысу. Лишь раз зыркнув в их сторону — не прекращала своего занятия: продолжала шевелить лапами и разрывать мусор.

— Не боишься, Постный? Вдруг она — тебя укусит…

— Ничего она не укусит, она есть хочет, — с интересом разглядывал животное Постный.

— Что ж ты её, кормить собираешься, что ли?

— А я больше — не хочу! — демонстрировал остаток кекса, подходил совсем близко к урне и отщипывал маленький кусочек: бросал крысе. Та — опять взглядывала на Постного: словно пыталась понять, чего нужно ожидать от него. Так смотрели друг на друга — умными глазами, изучали. Видела: опасности нет, подходила к кусочку кекса: нюхала и съедала его. Постный крошил еще: так постепенно скармливал крысе остаток кекса — полностью. Благодатский все это время — сидел в стороне: на бордюре, курил и пил пиво. С интересом наблюдал за действиями приятеля. После, когда нечего уже было предложить голодному животному, говорил:

— Пойдем. Я бы тоже мог ей пива плеснуть, так ведь — не будет…

— Умная, — отвечал довольный Постный и подходил к Благодатскому: шли дальше, к дыре в заборе: проникали на территорию парка и принимались бродить там по дорожкам, стараясь выбирать места — где поменьше людей.

— Я вот, Постный, вчера — хотел рассказ написать, — признавался другу.

— Про что?

— Не знаю про что, просто рассказ. Только я даже начать не смог… Как начать, может ты посоветуешь? Давно ведь — сочиняешь…

— Не знаю, чего там начинать — бери да пиши. Придумай чего-нибудь и пиши…

— А может, лучше — не придумывать? Чего неправду-то писать, хуйню всякую…

— Благодатский, это же литература! Настоящее искусство, чистое искусство, всё придумано. А те, которые так просто пишут, не придумывают — уроды…

— Ого… Я как-то не очень с тобой согласен, ну да ладно. Думаю — все как раз наоборот. Ты сам-то что-нибудь сейчас пишешь?

— Пишу. Роман пишу.

— Роман? Круто… Трудно ведь, наверное, роман писать…

— Ничего не трудно. Я подумал просто: вот сексуальность и религиозность — два начала цивилизации. Ну и решил написать про то, как они связаны.

— Интересно. И чего там у тебя будет? — завидовал другу Благодатский.

— Чего там будет, все там будет. Во всех видах. Написал уже, как чувак себя на антенне распял. Еще там садо-мазохисты будут и гомосексуалисты тоже. Много чего будет.

— А евреев — не будет?

— Чего ты к евреям привязался? Нет, не будет. А про гомосексуалистов — будет начинаться фразой: «Я занимался любовью с Христом»…

— Чего-то ты совсем уже, Постный… Досиделся, дочитался…

— Ничего ты не понимаешь, это — рефлексия! Я вот церковников не люблю, они — уроды все. Вот и напишу, никому мало не покажется…

— Слушай, может все-таки — с готами потусуемся? Хоть на живых людей посмотришь, а то скоро совсем у тебя от книжек этих крыша съедет… — серьезно говорил другу Благодатский.