Готы - [31]

Но тот отказывался и продолжал так же категорично отстаивать свои позиции. Так гуляли они и беседовали, пока не надоедало: тогда — выбирались из парка и отправлялись по домам. Дорогой Благодатский рассуждал: «Он — умный и напишет здорово… Только он ведь ни одного священника в жизни небось не видел. Да и извращения — если только на видеозаписях. А это что? Да ничего, так — чужие фантазии… Я вот чего не видел и не пережил — никогда писать не стану, это пошло, это — наебаловка. Посмотрим, чего он там напишет…» Продолжал завидовать.

А ночью, перед сном — снова накатывало: поднимался под одеялом член и шевелилась память: показывала то, что казалось уже давно забытым. Ворочался, не мог уснуть. Чувствовал внутри — тяжесть, дышал глубоко и часто. Наконец вставал: тихо, чтобы не разбудить моментально уснувшего Неумержицкого. Одевал джинсы и шел в туалет: дорогой закуривал и выкуривал сигарету.

В туалете — запирался в кабинке, расстегивал джинсы и доставал казавшийся чуть припухшим член, трогал и смотрел на него: моментально вставал. Благодатский вздыхал, думал свои невеселые мысли и принимался мастурбировать: привычно скользил рукой по поверхности члена, стягивая и натягивая кожу. Представлял себе: комнаты, постели и кресла, представлял — мощно движущиеся и стонущие тела, залитые потом и спермой, а также — себя и её среди них. Стены туалетной кабинки мутнели и расплывались, вздрагивал потолок — опускался вниз и резко подымался обратно вверх. Исчезала и вновь появлялась обложенная коричневой плиткой унитазная дыра. Уставала рука, делался влажным лоб и спина, вдруг ослабевал и чуть обвисал член: Благодатскому казалось, что если он сейчас не кончит, то — расплачется и упадет здесь, в узкой кабинке на грязную, со следами мочи и плевков плитку. Из последних сил напрягал уставший бицепс и яростно дергал член. Наконец кончал: лишь несколько жалких мутно-белых сгустков вылетало и падало в дыру унитаза, тихо всхлипнув там желтоватой водой. Подбирал кусок какой-то смятой бумаги, протирал член. Сливал воду и отправлялся спать. Засыпал моментально, усталый и подавленный. Перед тем, как заснуть — успевал подумать: «Что-то делать нужно, иначе — совсем хуево станет… Схожу опять — к ней, только какой смысл… Нет, лучше на кладбище: подцеплю там кого-нибудь, может Евочка… Евочка, телефон ведь ее — есть! Позвоню завтра…»

Звонил.

— Встретиться? Можно… — соглашалась и назначала время и место: вечером, на станции метро «Октябрьская».

Приезжал, выходил на улицу. Одетый в черное: джинсы и тонкий свитер с торчавшим из-под — аккуратным воротом рубашки, рядом с которым свисали убранные за уши длинные волосы, прислонялся к стене: закуривал, совал руки в карманы и ждал. Решал — не пить. Рассуждал, о том — для чего встречаться здесь и предполагал: для того, чтобы быть возле высокого памятника Ленину, рядом с которым вечерами часто помногу собираются неформалы: в том числе — и готы. Не радовался: представлял себе толпу молодежи со спиртными напитками и обязательных в таких условиях — ментов и гопников. «Нужно было — на кладбище встретиться. Ну или хотя бы: в центре… Только бы — не вспоминала подробности той ночи и не спрашивала — почему уехал: не прощавшись…» — думал Благодатский и поглядывал на время: опаздывала. Наконец приезжала, извинялась. Говорила:

— Там такие пробки, а мне ехать — далеко…

— Ладно, ничего, — целовал Благодатский и заново разглядывал: словно успел за несколько дней совершенно позабыть — как она выглядит. Маленькая, с носом-крючочком и в черной шерстяной шали с крупными дырами-ячейками, Евочка казалась — усталой, смотрела из-под полуприкрытых глаз и объясняла: для чего встретились здесь:

— Мне тут — нужно человека одного найти… Пойдем, поищем…

Понимал: тут — это на площадке вокруг Ленина с неформалами и — не хотел ходить там, искать кого-то. Не мог отказываться: сам назначил встречу. Послушно отправлялся за Евочкой: первым делом выкуривала сигарету и покупала в ближайшем ларьке подземного перехода — пиво. Предлагала и ему: отклонял предложение.

— Ева! — радостно кричал вдруг совсем рядом чей-то неприятный голос.

Оборачивались, смотрели. С удивлением оглядывал Благодатский двух невысоких неформалов с неприятными красными лицами: неопрятно одетых и изрядно пьяных.

— А, привет… — рассеянно отвечала Евочка и не сопротивлялась, когда вплотную приближались они к ней и целовали — в щеку.

«Ни хуя — это что, она: с такими уродцами тусуется?..» — поражался Благодатский. — «Может, их и хотела отыскать здесь? Нет, как-то нехорошо получается: мне-то что с такими рядом делать… Блядь, вот говно…» Отходил чуть в сторону, закуривал и не слушал — о чем разговаривала Евочка с подошедшими. После, когда попрощавшись уходили — спрашивал:

— Это — кто?

— Так, ребята какие-то… — неопределенно отвечала Евочка.

— Что значит — какие-то? Они же тебя целовали даже! — не понимал Благодатский.

— Да я тут, кажется, недавно познакомилась с ними. Пьяная была, не помню толком… Целовалась с кем-то в засос — на спор!

«Ого, вот это — блядь…» — говорил про себя Благодатский, а вслух — просил Евочку быстро отыскать того, кого нужно отыскать и уйти или уехать в другое место.