Готы - [32]

— Да, да, сейчас. Мы — быстро… — поднимались лестницей из подземного перехода и шли к памятнику.

С неудовольствием оглядывал Благодатский открывшийся взгляду паноптикум: грязных, крикливых панков, самодовольных металлистов, чудных толкиенистов с волосами, перетянутыми ленточками через лоб: большими смешанными кучами лепились они по краям дорожек и площадки возле памятника. Пили пиво из больших пластмассовых бутылей, смеялись и переругивались. Неподалеку, как и ожидал — замечал пару ментов: хмурые, с глупыми лицами, прохаживались они по дорожке и постукивали себя по ладоням — резиновыми дубинками. Чуть подальше оказывались и гопники: не слишком большие и не представляющие собой особенной опасности. На улице уже сильно темнело: затянутое тучами осеннее небо казалось низким и тяжелым, а электросвет на окружающее был брошен — рекламами, редкими фонарями, окнами заведений и фарами автомашин, скользивших в различных направлениях мокрыми городскими асфальтами.

Готов почти не было: только несколько девочек в черном сидело у подножия памятника. Евочка шла неторопливо, оглядывалась по сторонам: искала. Подходили к готочкам: Благодатский видел одну — знакомую, которая, взглянув на него, отчего-то делала вид, что — не узнала. «Чего это она?» — думал. — «Может, бухая? А может, память короткая… У готочек, кажется, на редкость короткая память».

— Ты не видела ее? — слышал, как расспрашивала Ева одну из готочек: с выбритыми висками, густопокрашенными синим глазами и толстым крестом на шее. — Она обещала быть здесь, у нее телефон не работает, не могу позвонить ей…

— Нет, не видела. Не было ее тут, не было! — отвечала готочка.

— А если появится — скажешь, что я здесь, что ищу её? Скажешь?..

— Скажу.

— Только не говори, что я — с парнем. Не скажешь?

— Не скажу.

Довольная, словно бы решив тем самым все дело, звала Благодатского — на лавочку. Говорила:

— Посидим, поговорим пока. Я ее найду, и тогда — уедем: куда захочешь.

— Ладно, — соглашался Благодатский. — У тебя с ней — тоже лов?

— Лов? А, ну вроде того… — рассеянно слушала и отвечала.

— С кем же у тебя, интересно, не лов? — начинал потихоньку злиться: шел к лавочке и внимательно смотрел под ноги, чтобы не наступать на разбросанный повсюду мусор и осколки стекла.

— В смысле? — не понимала Ева.

— Ничего… — доставал и закуривал сигарету.

Разговаривали. Рассказывала — про свой институт, в котором училась на вечернем отделении, работая днями. Вновь говорила о том, что не любит читать и оговаривалась:

— У нас, правда, такая одна учительница была, молодая… Классная! Так все рассказывала интересно, я к ней ходила все время и даже книжки из-за нее стала читать…

— И что же ты прочитала? Чушь всякую про вампиров? — усмехался Благодатский.

— Не, про вампиров — это я сейчас читаю, нравится. А тогда я — ни за что не поверишь! — «Войну и мир» прочитала! Круто?

— Всю?

— Ну, не всю… Почти всю.

— Ага, круто. Я ее три раза читал.

Евочка приподнимала веки, непонимающе-долго смотрела на Благодатского, потом спрашивала:

— Это зачем?

— Раз — в школе. А два — так, сам. Интересно.

— Что — интересно?

— Трудно объяснить, не поймешь, — коротко отвечал. — Рассказывай лучше дальше про свой институт.

Чувствовал вдруг, что — ничего хорошего, ничего интересного не принесет этот вечер, что — напрасно встречался он с некрасивой готочкой. «Лучше бы я — к той сходил… А может, и не лучше», — так сомневался Благодатский и портилось его настроение от мыслей и от слов, выговариваемых Евой с уже привычными ему — вульгарными интонациями:

— Каждый человек — личность! Главное: развивать эту личность и не быть — как все, быть не похожим на остальных.

«Ну и пошлятина», — поражался Благодатский и спрашивал:

— Чего же ты тогда — одеваешься, как готы, и музыку слушаешь такую же, и на готик-парти ходишь? Где же тут — твоя личность? Получается, просто подражаешь уже придуманному…

— Ты что, ты что! — принималась возмущаться Евочка. — Это просто — стиль такой, он мне подходит… И готик-парти я люблю, там — классно… А остальное — личность, и я ни на кого не похожая… Зачем ты так говоришь…

Но Благодатский уже не реагировал: разозленный, он говорил ей то, что она не хотела и не ожидала слышать, язвил и глумился. Пыталась защищаться: не обращал внимания. Потом вдруг резко замолкал и думал: «Чего я тут делаю? Этой «личности» — на меня насрать, её только она сама и интересует… Только зря я, наверное, разошелся. Обидел её, может…» Извинялся, говорил:

— Голова что-то болит…

— А ты — пива выпей! — сразу перенимала инициативу Евочка: совала в руку Благодатскому — бутылку и принималась без умолку говорить. Вставала вдруг, тащила его за собой куда-то.

— Как же эта твоя, которая — должна прийти? — в два глотка допивал немногое, остававшееся в бутылке.

— Потом, потом… Мы погуляем и вернемся сюда — потом! — отвечала Евочка и тянула его за руку — к палатке за очередным пивом.

Сворачивали и шли в противоположную станции метрополитена сторону — тротуаром, тянувшимся вдоль дороги. Брала Благодатского за руку, глотала пиво и не умолкая говорила: о своих отношениях и важности развития личности. Показывала вдруг пальцем, кричала: