Готтленд - [2]

Книга Мариуша Щигела неизбежно вызывает у читателя много разных ассоциаций. При том, что в ней рассказывается почти исключительно о чехах, о невыносимой тяжести и даже гротескности их бытия, она не теряет универсальности. Ведь именно через сходства и различия легче увидеть особенности человеческой природы, сформированной историей XX столетия.

Михал Радговский

Готтленд

_{С благодарностью моему мужу Иржи, который помогал мне пробираться сквозь тернии чешской истории, — переводчик.}

Ни шагу без Бати

Эгону Эрвину Кишу

Год 1882. Духота

— Почему здесь так воняет? — спрашивает своего отца Антонина шестилетний Томаш Батя. Так у него впервые проявляется желание упорядочить действительность.

Мы не знаем, что отвечает ему отец. По всей видимости, он вообще был неразговорчив.

Сапожник Антонин Батя женат второй раз. Оба раза он женился на вдовах с детьми. От каждой у него были еще и свои. В общей сложности в небольшой сапожной мастерской в Злине[1] растет двенадцать детей от четырех браков. А еще у Антонина семеро работников. Вторая жена не любит сквозняков.

Двенадцать лет спустя. Требования

Трое детей от первого брака — Анна, Антонин и восьмилетний Томаш — стоят перед пятидесятилетним отцом. Они требуют свою долю материнского наследства. Предлагают, чтобы он отдал им и ту часть, которую должны унаследовать после его смерти. У них нет времени ждать невесть сколько лет, к тому же в доме тесно.

Они получают восемьсот гульденов серебром и нанимают четырех работников.

Год спустя, 1895 год. Принцип

У них восемь тысяч долга. Не хватает средств на новую кожу, нечем платить за старую. Антонин получает повестку в армию, Анна нанимается прислугой в Вене.

Томаш смотрит на остатки кожи и с отчаяния придумывает свой самый важный жизненный принцип — недостатки всегда превращать в достоинства.

Раз у них нет денег на кожу, нужно шить обувь из того, что есть, — из полотна. Полотно стоит недорого, а из остатков кожи можно делать подошвы. Так Батя изобретает один из хитов приближающегося столетия — полотняные туфли на кожаной подошве. Из Вены он привозит несколько тысяч заказов, полученных за один день. Туфли в народе называют «батёвками».

Благодаря им он строит свою первую небольшую фабрику — на двухстах квадратных метрах работают пятьдесят мужчин.

Год 1904. Вопросы

Рабочие замечают, что Томаш постоянно нервничает и так возбужден, что все в его обществе быстро устают.

Из какой-то газеты он узнает об американских станках и, взяв с собой трех сотрудников, отправляется в Штаты, где в Линне (Массачусетс), городе обуви, нанимается рабочим на крупную фабрику. Его люди, в свою очередь, поступают на работу в другие места. Томаш велит им внимательно следить за всеми стадиями производства. Каждую субботу четыре злинских сапожника встречаются в салуне и обмениваются наблюдениями.

Их удивляет, что в Америке даже маленькие дети пытаются зарабатывать себе на содержание. Самое большое впечатление на Батю произвел шестилетний мальчик, который ходит по домам и за деньги ловит мух.

Одни умирают от нищеты, а другие пекут лепешки на улице и продают по центу за штуку. Томаш подмечает интересное свойство американцев: они охотно заимствуют любые новинки, изобретенные человечеством.

В Штаты он приехал с шестьюстами восьмьюдесятью восемью вопросами, на которые хочет получить ответы. За время его пребывания к ним прибавляются еще семьдесят. Батя приходит к выводу, что более высокий, чем в Европе, уровень жизни среднестатистического американца обусловлен отсутствием какой бы то ни было рутины.

(«Томаш Батя определенно был в США промышленным шпионом», — напишут через шестьдесят лет чехословацкие историки.)

Год 1905. Темп

Томаш все лучше владеет английским и узнает о Генри Форде. Этот работодатель, как писал о нем Э. Л. Доктороу, уже давно уверен, что большинство людей слишком глупы, чтобы обеспечить себе пристойное существование. И ему приходит в голову идея поделить сборку автомобиля на отдельные простые операции, которые под силу произвести даже идиоту. Вместо того чтобы учить одного работника сотням манипуляций, он решает поставить его на определенное место, чтобы тот в течение всего дня выполнял одну и ту же операцию, а готовые части отправлял дальше по конвейеру. Таким образом, у рабочего отпадет необходимость думать. (Воплощение этой идеи в жизнь займет у Форда еще несколько лет.)

В Штатах Томаш Батя впервые встречается с понятием «наручные часы». Уже четыре года как оно там прижилось. С наступлением XX века американцы начали вести счет на минуты, время стало основной мерой производства. «Производительность» и «американский темп» — новые фетиши: отныне труд поделен на равные отрезки времени. Рабочий день перестал зависеть от восходов и заходов солнца.

5 сентября 1905 года. Секунды

Ночью умирает отец.

Томаш вскоре возвращается в Злин — все еще захудалый городок, о котором в Чехии говорят, что «там заканчивается хлеб и начинается камень», — и на стене своей фабрички пишет крупными буквами: ДЕНЬ СОСТОИТ ИЗ 86 400 СЕКУНД. Люди читают эту надпись и говорят, что сын старого Бати повредился в уме.

1905–1911. Тяжелый труд