Закончив работу над «Готтлендом»[1], я сразу же приготовил гамбургер. Он должен был получиться небольшим, в меру аппетитным и быстрым в употреблении. В какой бы стране его ни подавали (стандарт — святое Макправило), главное, чтобы он легко усваивался. Не все авторы знают, что после издания книги приготовление гамбургера — срочнейшее дело.
— Возможно, ты написал стоящую вещь, может быть, даже использовал там слова типа «Кафка», но помни, что книга — это шоу-бизнес, — объяснял мне коллега с телевидения. — Тебе необходимо сформулировать ее содержание в трех эффектных фразах. Таких, которые будут понятны везде, в каждой культуре.
Мой гамбургер, соответственно, выглядел так: «Я написал книгу о том, что кто-то или что-то превращает людей в насекомых и как люди на это реагируют. От тотального смирения и прямо-таки шизофренического приспособленчества вплоть до полной отрешенности и самоубийства». Вот и все.
Если авторский вечер проходил в современном книжном магазине Милана или альтернативном клубе Москвы, я предварял свой гамбургер небольшой изысканной закуской. Звучала она так: «Обращаясь к ‘Превращению’ Франца Кафки…» В результате разговор вскоре обретал кафкианский дух, «который пронизывает все повествование». К тому же в моей книге есть раздел, посвященный до сих пор живущей в Праге (тогда 84-летней) племяннице Кафки, дочери его любимой сестры Оттлы.
Когда пражские кафе имитируют кафе, в которых бывал Кафка, и выглядят так, словно он только что оттуда вышел, хотя они открылись после 2000 года, когда дома, в котором он родился, уже не существует, а стоящий на том же месте новодел безнаказанно его изображает, только Вера С. — не имитация. Госпожа Неимитация живет на шестом этаже дома в центре города.
Мне удалось попасть в ее прихожую в 2004 году. Она не пожелала разговаривать. (Знакомая чешская документалистка сказала мне, что Вера С. очень недоверчива.) Она никогда не давала интервью. Даже американцам не удалось купить ее откровений. Когда я стоял перед ней, переминаясь с ноги на ногу, и просил разрешения взять интервью, она ответила: «Пожалуйста, пришлите мне письмо и объясните, о чем вы хотели бы поговорить. Я отвечу в положенный срок».
Когда, несмотря на подобный ответ, мне удалось задать ей один вопрос («Каково вам в XXI веке?»), она вновь ответила: «Пожалуйста, пришлите мне письмо. Я отвечу в положенный срок».
Интервью так и не состоялось. Зато у меня появился гениальный сюжет.
В результате того визита подсознательно родилась удачная формула: племянница Кафки не может быть обыкновенной женщиной, она должна быть кафкианским персонажем. Отказывая в интервью и требуя написать ей письмо, Вера С. идеально вписалась в кафковскую парадигму — тщетное ожидание.
Когда книга выходила за пределами Польши, во всех странах Вера С. неизменно служила издателям (теша мое тщеславие) небольшой жемчужинкой. В прессе подчеркивали, что «на страницах книги ‘Готтленд’ среди прочих появляется таинственная фигура племянницы Кафки, которую автор навещает у нее дома». Для книги о чехах и Чехословакии рассказ о живущей в Праге загадочной племяннице был бесценен (особенно, если учесть, что коммунистическая Чехословакия служила доказательством тому, что Кафка был писателем реалистическим).
Как видите, даже отказав в интервью, она преподнесла мне подарок.
Поэтому я присвоил себе Веру С. и подарил ей с полсотни фраз. Она начала функционировать (у меня в голове и в историях, которые я рассказывал на авторских встречах) как завершенный сюжет.
Со времени моего визита я из года в год поглядывал на ее дом с волнением. Иногда звонил в домофон. Никто не отвечал. Сначала, учитывая ее возраст, я думал, что пани Вера перебралась в один из домов престарелых. По прошествии нескольких лет мне показалось естественным, что она должна была скончаться. Это странным образом меня успокоило — Вера С. принадлежала теперь только мне, никто не мог ее у меня украсть. Она была пленена раз и навсегда, как насекомое в янтаре. А янтарь был мой!
Однако ни один рассказ, если он правдивый, не может быть завершенным. Даже тот, который рассказывался уже тысячу раз.
Вера С. жива и в возрасте до лет дала первое большое интервью. Но не мне! К тому же беседовала она, куря сигарету. (Сказала, что курит уже 81 год, то есть с девятилетнего возраста.) В Чехии это стало событием. Чешский еженедельник «Рефлекс», напечатавший интервью, начал с того, что рассказал, как мне не удалось поговорить с Верой Саудковой.
Счастливица, которой племянница Кафки дала интервью, — Гана Бенешова, автор блестящего репортажного сериала «Чешские судьбы». Гана говорит, что все получилось на удивление просто.
Журналистка попросила пани Веру дать ей интервью. Та отказала, как и всем остальным. Но Гана по прошествии четырех лет отправила ей письмо, где написала, о чем именно хотела бы поговорить. Через несколько дней пришел положительный ответ. Гана Бенешова, ты гигант! Ведь Вера С. недвусмысленно сказала мне: «Пожалуйста, пришлите мне письмо. Я отвечу в положенный срок».
Но Господь не подсказал: «Ицек, дай мне шанс. Купи лотерейный билет».
