Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг. - [257]
Подлинные причины отставки премьера указаны в рескриптах императора на имя Коковцова о его удалении и на имя нового министра финансов П. Л. Барка. В первом из них говорится: «Опыт последних восьми лет (то есть с 1906 г. — это учреждение Совета министров) убедил меня, что соединение в одном лице должности председателя Совета министров с должностью министра финансов (так было с Коковцовым. — А. С.) или министра внутренних дел (а это уже Столыпин. — А. С.) неправильно и неудобно в такой стране, как Россия». Императору независимые, сильные премьеры неудобны, они и не нужны при том стиле управления, который император осуществлял и который Коковцов определил как стиль «вотчинного управления». Право принимать решения государь стремился всецело оставлять за собою («как встарь»), при такой системе и премьер, и Дума, не говоря уже о министрах, суть только советники, но не законотворцы и тем паче соправители. Понятен становится и выбор нового премьера; Горемыкин всплыл вновь не случайно, для императора он олицетворял тот твердый курс, который взяла «императорская власть» по отношению к Первой Думе. Горемыкин на самостоятельность не претендовал, он стремился не только выполнять волю императора, но и предугадывать его даже не высказанные открыто, потаенные желания, и делал это умело, беря на себя всю ответственность и обеляя императора, как это было сделано при разгоне Первой Думы. Характерно его заявление Коковцову при назначении: «Недоумеваю, зачем я понадобился; ведь я напоминаю старую енотовую шубу, давно уложенную в сундук и засыпанную камфорой. Впрочем, эту шубу так же неожиданно уложат в сундук, как вынули из него».
Но эта старая шуба вовсе не была дряхлой, ко всему безразличной развалюхой. Скорее, это был опытный чиновник и осторожный царедворец, прошедший большую школу бюрократической и придворной службы, наделенный от природы незаурядным умом, иронией, подчас ядовитой. И когда это требовалось, эта «шуба» проявляла недюжинный характер и просто так, без борьбы не желала сходить со сцены, «укладываться безмолвно в сундук». Не прав Милюков, принявший самоиронию Горемыкина за некое откровение и заявивший, что «ветхий» Горемыкин был по-старчески безразличен ко всему, что его «выдумал Кривошеин», пожелавший остаться за кулисами, но ставший «фактическим премьером». «Горемыкин был ему удобен тем, что представлял пустое место и не мешал в дальнейших планах». Если так думал и сам Кривошеин, то он жестоко ошибся.
При всем разбросе приведенных свидетельств и оценок современников, они сходятся в одном — именно Горемыкин был нужен императору для проведения избранного им курса и системы «вотчинного управления».
Время Столыпина, по убеждению императора, прошло.
Коковцов в рескриптах императора увидел поразительный подъем экономических сил страны и связывал этот грандиозный успех всецело со своей финансовой политикой, государем определяемой как «бережливая», но в рескриптах были и другие мысли. Николай II не только отмечал «светлые проявления даровитого творчества и трудовой мощи» его народа, но и указывал на оборотную, теневую сторону российской действительности, ибо сам видел «печальные картины народной немощи, семейной нищеты и заброшенных хозяйств». Он указывал и виновников этого печального явления, его потрясшего. Называя две причины, император поставил на первое место «последствия нетрезвой жизни», а на второе тот факт, что труженик в «тяжелую минуту лишен денежной поддержки путем правильно поставленного и доступного кредита». Эти оценки императора заслуживают повышенного внимания. Ставится воистину великая цель всемерно поддержать народный труд доступным кредитом, «безотлагательно ввести в заведывание государственными финансами коренные преобразования во благо народа». Введение сухого закона, отказ от «пьяного бюджета» явились первым шагом на этом намеченном императором пути. Этот первый шаг оказался и последним, через полгода грянули залпы Великой войны.
Задумываясь теперь, на исходе века, над задачей, поставленной еще в 1914 г. о поддержке народного труда правильно поставленным и доступным кредитом, приходится признать, что она ныне еще более актуальна, чем тогда. Приходится признать, что Дума и Госсовет оказались не на высоте самой жизнью и волею императора поставленных задач, они не способствовали, как законодатели перестройки финансовой системы, организации денежной поддержки народного труда, более того, Дума и Совет не выказали должной прозорливости и энергии в осуществлении сухого закона, поддержке трезвенного движения. Последние годы перед войной страна была на подъеме своих материальных и духовных сил. Это время вошло в историю как индустриальный подъем, как Серебряный век культуры, и одновременно это время ознаменовалось невиданным ростом социальной напряженности, обостренностью всяческих противоречий в обществе. Вопросы, поставленные всем ходом жизни, не нашли удовлетворительного разрешения со стороны и Думы — власти законодательной, и правительства — власти исполнительной.
>1Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. М., 1994. Т. 2. С. 136.
