Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг. - [256]
В результате этих встреч и обсуждений было достигнуто согласие между Коковцовым и Родзянко, что Дума, продемонстрировав свою веру в благоразумие органов самоуправления, одновременно не будет возражать против поправок Госсовета и правительства в этот законопроект, или, как выразился Коковцов, Дума «предпочитала достигнуть примирения с правительством путем соглашения с Государственным Советом в ходе рассмотрения законопроектов»>8.
Однако при обсуждении в Государственном Совете законопроект был неожиданно подвергнут резкой критике со стороны графа Витте. Весь парадокс заключался в том, что в свое время, еще при Александре III, Витте, будучи министром финансов, принял самое активное, деятельное участие в создании государственной водочной торговли, целой сети «монополок», как звали в народе «государевы кабаки» — казенные винные лавки.
Выступая с громовыми обвинениями против Коковцова, защищавшего винную монополию казны, граф говорил, что министр финансов совершенно извратил великое дело покойного императора, вводившего монополию в целях постепенного сокращения водочной торговли, государь спасал народ от кабака, а ныне его просто спаивают и т. д.
И речи Витте, и позиция большинства «лордов» в этом деле определялись, конечно, не столько принципиальными соображениями, сколько желанием угодить императору Николаю II, занявшему в этом деле четкую антиалкогольную позицию. Законопроект был одобрен и передан на постатейное обсуждение. Конкретные поправки, вносимые Витте, были отвергнуты как в комиссиях (законодательных предположений и финансовой), так и на общем собрании Госсовета, но граф повторял их вновь и вновь. В ходе этих обсуждений император демонстративно наградил графа Витте орденом (звездой) Святого Владимира первой степени — это была одна из самых престижных наград, дававшаяся крупным сановникам за исключительные заслуги (орден Святого Владимира шел сразу за звездой Андрея Первозванного). В большом свете не была тайной стойкая неприязнь императора к «графу Полусахалинскому», которого он величал «политическим хамелеоном». И вдруг такое подчеркнутое благоволение. Конечно, в мнении большого света это была не награда создателю «монополок», а демонстративное осуждение защитников «пьяного бюджета».
Стало ясно, что дни премьера сочтены, а «трезвенное движение» получает сильнейшую поддержку монарха, который пошел гораздо далее всех думских проектов и, не довольствуясь полумерами, желал ввести сухой закон.
Отставка Коковцова не может не привлечь внимания исследователя истории российской государственности. Она является своего рода переломным пунктом, вехой, стоящей на крутом изломе всей системы государственного управления. Даже при первом, общем взгляде наблюдателю не может не броситься в глаза такой поразительный факт: Коковцов был третьим председателем Совета министров с 1906 г., ему предшествовали Витте, управлявший делами империи около года, затем долгое, насильственно прерванное премьерство Столыпина (1907–1911) и трехлетка Коковцова, а затем, с января 1914 г. по февраль 1917 г., один за другим замелькали Горемыкин, Штюрмер, Трепов, Голицын, причем сменой премьеров дело не ограничивалось, еще более часто меняли руководителей силовых министерств и внешней политики. Словом, отставкой Коковцова открывается «министерская чехарда», как это явление назвал острый на язык Пуришкевич.
Поэтому следует специально рассмотреть мотивацию удаления третьего «главного докладчика».
Еще при назначении Коковцова премьером ему было сказано, чтобы он не повторял ошибку Столыпина, который «заслонял» собой императора. Это же обвинение было брошено Коковцову князем Мещерским в исходе 1913 г. со страниц «Гражданина» — «председатель заслоняет особу государя и присваивает себе положение великого визиря, что он уподобляется конституционным премьерам и с этим „западноевропейским новшеством“ надобно покончить, премьер должен служить не Думе, а государю». Как это ни странно может показаться, но и кадетская оппозиция также считала, что отношения премьера с Думой — основная причина его отставки, только она употребляла, в отличие от Мещерского, знак не плюса, а минуса; не чрезмерная зависимость премьера от парламента, а отсутствие между ними плодотворного сотрудничества и, как следствие, бессилие Думы и правительства, законодательное бесплодие и паралич исполнительной власти взаимно связаны. Милюков прямо говорит, что Коковцов стал первой жертвой раздвоения состава и задач Думы, срыва программы реформ, намеченных еще во времена Столыпина и даже ранее>9.
Сам Коковцов в мемуарах называет ряд причин своей отставки: переход от «пьяного бюджета» к сухому закону; свои возражения на царское пожелание лишения Думы законодательных прав, а также происки камарильи, искусно использовавшей раздражение царской четы вмешательством премьера в их отношения со «старцем» (история с публикацией интимных писем императрицы). Но, отмечая действие различных лиц, влияние различных обстоятельств, Коковцов считал именно императрицу «бесспорно главным лицом, отношение которого ко мне определило и решило мое удаление»
