Гостья - [56]

Поль вышла на середину сцены; она пока была не очень известна широкой публике, но здесь все восхищались ее искусством; Канзетти присела на пятки, разложив вокруг себя широкую сиреневую юбку; Элуа в кошачьей позе растянулась на полу в нескольких шагах от Тедеско; тетя Кристина исчезла, а Гимьо, стоя рядом с Марком Антонием, кокетливо ему улыбался. Все, казалось, были заинтересованы. Инес взяла на пианино первые аккорды; руки Поль медленно оживали, дремавшая машина пускалась в путь; ритм постепенно ускорялся, но Франсуаза не видела ни рычагов, ни катков, ни всех остальных ее движений. Она смотрела на Поль. Женщину своего возраста, женщину, у которой тоже была своя история, своя работа, своя жизнь; женщину, которая танцевала, не заботясь о Франсуазе, и когда только что она ей улыбалась, то как зрительнице среди прочих, для нее Франсуаза была лишь частью декорации.

«Если бы только можно было спокойно отдавать себе предпочтение», – с тоской подумала Франсуаза.

В это мгновение на земле тысячи женщин с волнением прислушивались к биению своих сердец. Каждая к своему, каждая для себя. Как могла она верить, что находится в некоем привилегированном центре мира? Существовали Поль и Ксавьер и столько еще других. Нельзя было даже сравнивать себя.

Рука Франсуазы медленно опустилась вдоль юбки.

«Что же это такое?» – вопрошала она себя; она взглянула на Поль, взглянула на Ксавьер, чье лицо сияло бесстыдным восхищением; это женщины, известно, кто они такие; у них были определенные воспоминания, вкусы и мысли, присущие только им, вполне сложившиеся характеры, находившие отражение в чертах их лиц; но в самой себе Франсуаза не различала никакой ясной формы; свет, который только что озарил ее, обнаружил в ней лишь пустоту. «Она никогда на себя не смотрит», – сказала Ксавьер; это было правдой. Франсуаза проявляла внимание к своему лицу лишь для того, чтобы позаботиться о нем как о постороннем предмете; в своем прошлом она искала пейзажи, людей, но не себя; и даже ее мысли, ее вкусы не определяли ее лица, это было отражением открывавшихся ей истин, которые принадлежали ей не больше, чем развешанные на колосниках пучки омелы и остролиста.

«Я – никто», – подумала Франсуаза; нередко она испытывала гордость не быть запертой, как другие, в узкие личные пределы, например, находясь в «Прери» однажды ночью не так давно с Элизабет и Ксавьер. Чистое сознание перед лицом мира – так она думала о себе. Она коснулась своего лица: для нее это была всего лишь белая маска. Только вот одно: все эти люди видели его, и волей-неволей она тоже находилась в этом мире, сама частица этого мира; она была одной из женщин среди прочих, и этой женщине она позволила произрастать как придется, не навязывая очертаний; об этой незнакомке она была не способна вынести никакого суждения. А между тем Ксавьер ее судила, она сравнивала ее с Поль; кого из них она предпочитала? А Пьер? Когда он смотрел на нее, кого он видел? Она обратила взгляд на Пьера, но Пьер на нее не смотрел.

Он смотрел на Ксавьер; приоткрыв рот, с затуманенным взором, Ксавьер с трудом дышала; она уже не знала, где находится, казалось, она была вне себя; Франсуаза смущенно отвела глаза, настойчивость Пьера была нескромной и почти непристойной; это лицо одержимой не предназначалось для посторонних взглядов. Это, по крайней мере, Франсуаза могла знать: сама она не способна на столь пылкий экстаз. С большой долей уверенности Франсуаза могла знать, чем она не была; это тягостно – сознавать себя как череду отсутствий.

– Ты видела лицо Ксавьер? – спросил Пьер.

– Да, – ответила Франсуаза.

Он произнес эти слова, не отводя глаз от Ксавьер.

«Так и есть», – подумала Франсуаза. Не только для себя, но и для него тоже она не обладала отчетливыми чертами; невидимая, бесформенная, она смутно была частью его, он говорил с ней, как с самим собой, а его взгляд был прикован к Ксавьер. В это мгновение Ксавьер, с ее распухшими губами и двумя слезинками, катившимися по мертвенно-бледным щекам, была прекрасна.

Все зааплодировали.

– Надо пойти поблагодарить Поль, – сказала Франсуаза. «А я ничего уже больше не чувствую», – подумалось ей. Едва взглянув на танец, она, подобно старым женщинам, перемалывала навязчивые мысли.

Поль приняла комплименты с большим изяществом; Франсуаза восхищалась ее умением всегда так безупречно себя вести.

– Мне хочется послать за моим платьем, моими пластинками и масками, – сказала Поль, устремив на Пьера свои большие ясные глаза. – Мне хотелось бы знать, что вы об этом думаете.

– Мне очень интересно увидеть, в каком направлении вы работаете, – ответил Пьер, – есть столько разных возможностей в том, что вы нам показали.

На проигрывателе зазвучал пасадобль; снова образовались пары.

– Потанцуйте со мной, – настойчиво обратилась Поль к Франсуазе.

Франсуаза покорно последовала за ней; она услышала, как Ксавьер недовольным тоном сказала Пьеру:

– Нет, я не хочу танцевать.

Она возмутилась. Ну вот! Опять она виновата, Ксавьер в ярости, а Пьер будет сердиться на нее за ярость Ксавьер. Но Поль вела так хорошо, и было одно удовольствие подчиняться ей; Ксавьер ничего не умела.