После посещения лаборатории Сергей Павлович и Юрий направились на квартиру Евгения Сергеевича.
— Женю многие не понимали, — начала рассказывать жена Евгения Сергеевича. — Даже в его лаборатории не все были за него. Что ж, новое всегда рождается в трудностях, — вздохнула она, иронически-покорно нагнула голову и развела руками, явно переняв этот жест от мужа, — за новое драться нужно! Эта борьба отняла у Жени здоровье, я уж не говорю о времени. Дома мы его почти не видели. Однажды полгода был в командировке на Дальнем Востоке, в другой раз — на год застрял в Австралии. В свою лабораторию звонил каждую неделю, домой — раз в месяц. А прилетел — прямо с аэропорта в лабораторию. Поверите ли, просиживал там до ночи. Такой уж это человек...
Юрий вынул из кармана блокнот, что-то быстро записал в нем. Сергей Павлович мельком взглянул на листок. Там было написано: «Поспешит в лабораторию, поставит решающий опыт для доказательства своей теории».
В кинозале Института философии было сумрачно и неуютно. В первом ряду сидели два зрителя. Юрий, подавшись вперед, неотрывно смотрел на экран. Сергей Павлович все время поглядывал на него, но заговорить не решался.
Они видели на экране, как Евгений Сергеевич, высокий и, видно, когда-то широкоплечий, но теперь сутулый, вышел из клиники вместе с женой и дочерью. Он сказал что-то жене и стремительно, как-то по журавлиному выбрасывая длиннющие ноги, направился к будке телефона-автомата. Жена и дочь шли следом.
Камера показала наплывом, крупно его руку со вздутыми венами и узловатый указательный палец, набирающий номер на телефонном диске.
— Звонит в лабораторию, — прошептал Юрий.
— Кажется, и в самом деле... — уныло сказал Сергей Павлович, откидываясь на спинку скамьи.
Евгений Сергеевич быстро заговорил в трубку телефона:
— Виктор? Да, да, это я. Нет, не совсем здоров. Но это неважно. Виктор, я ненадолго заеду домой и через два часа буду в лаборатории. Начинайте подготовку к опыту... — Его лицо чуть напряглось, шевельнулись тяжелые крылья носа. Затем он сказал быстро, словно боясь передумать: — Нет, не заключительный опыт. Он не нужен. К сожалению, вы правы: моя теория неверна в самих посылках. Да, да, я пришел к такому выводу. Неважно когда. В последние дни. Мы поставим первый опыт для проверки вашей гипотезы.
Евгений Сергеевич повесил трубку на рычаг, вышел из будки.
Жена напустилась на него:
— Ты сошел с ума! Что ты наделал?
— То, что давно следовало.
— Почему же ты не сделал этого давно?
Евгений Сергеевич устало махнул рукой:
— Прежде надо было все хорошенько обдумать. В больнице у меня было достаточно времени.
На его непреклонном лице разгладились резкие складки, оно стало мягче. Он медленно произнес:
— Собственно говоря, дело не в том, что было много времени. Скорее наоборот: соль именно в том, что его оставалось слишком мало... И уже не нужны чины, должности, престиж. Вот тогда на многие вещи смотришь совсем по-иному и решаешься на то, на что... Ну да ладно, не будем заниматься самокопанием. Для этого нет времени.
— Слишком большой ценой оплачивается, — сказал Сергей Павлович. — Грустно.
Юрий повернул к нему лицо. По глазам было видно, что он думал о том же. Рука его потянулась к карману, демонстративно вынула блокнот и раскрыла его на нужной странице. Хотя в зале был полумрак, озаряемый лишь цветными вспышками экрана, Сергей Павлович разобрал четкий почерк Юрия: «Поспешит...» Юрина рука жирной линией подчеркнула вторую половину фразы предсказания: «Поставит решающий опыт».
Об Антоне Торецком все говорили одно: «Великий артист. Жизнь для сцены». И сам Торецкий, поблескивая светлыми с рыжеватинкой глазами, все разговоры сводил к театру. Но в речи его проскальзывали нотки сожаления, веки устало прикрывали глаза.
Сергей Павлович решил посмотреть хроникальный фильм об актере Торецком и затащил на фильм Юрия. В первых кадрах они увидели мальчишек, которые, задрав головы, смотрели на афиши, а потом во дворе дрались на палках, кричали: «Умри, презренный барон!» В этом же дворе начинались игры Антона.
И вот: Париж, Стокгольм, Лондон... Знаменитому Антону Торецкому вручают награды, к его фамилии добавляют почетное звание — народный артист.
Рядом с Сергеем Павловичем в темноте зала кто-то произнес шепотом:
— Ах, Антон, а было ли счастье полным?
Сергей Павлович осторожно приглядывался к своему соседу. Когда сеанс кончился, он толкнул под локоть Юрия, и они пошли за стариком. Сергей Павлович завел с ним разговор о фильме, который они только что смотрели, затем — о театре. Старик — сухонький, легкий, с пушистыми седыми волосами, настоящий одуванчик, — оказался весьма словоохотливым. Скоро выяснилось, что он бывший актер, работал в том же театре, что и Торецкий. Он восторженно рассказывал об Антоне:
— Изумительный человек, благородный, самоотверженный. Успех достался ему по праву. Жаль только...
Сергей Павлович не выдержал долгой паузы:
— Вы сказали, жаль только...
Старик смущенно произнес:
— Видите ли, он разошелся с женой и очень скучал по ней и по дочери...
Юрий слушал старика с возрастающим интересом.
— А вы не знаете их адреса?
