— Поэтому вы тоже хотите, чтобы он поскорей вернулся?
Михаил Дмитриевич посмотрел Але в лицо.
— И потому, и поэтому, — медленно сказал он. — А если начистоту, то я отношусь к нему как к своему сыну, которого у меня никогда не было. Угораздило меня, понимаете?
Аля кивнула, доверчиво положила руку ему на плечо, спросила заговорщицки:
— А можно как-нибудь ускорить его возвращение?
— Бумеранг возвращается, когда его бросают. В качестве первого шага я рекомендовал полковнику и своему шефу вернуться на исходную позицию — прекратить всякие поиски Юрия.
— Полностью согласна с вами.
— Но они не согласились. Их тоже нужно понять.
— Что же делать? — спросила Аля.
— Увы, друг мой, не знаю. Одна из незыблемых истин гласит: рассуждать легче, чем действовать. — Он провел ласковым взглядом по ее лицу, будто погладил. — А у вас нет никаких контактов с Юрием?
Аля отпрянула. Лицо ее выражало возмущение и удивление.
— Неужели вы все еще подозреваете...
Михаил Дмитриевич даже замахал руками:
— Что вы! Что вы! Я вовсе не то имел в виду. Я спрашиваю о неосознанных контактах. Например, вы могли видеть его во сне...
Аля залилась краской. Брови Михаила Дмитриевича удивленно полезли вверх.
— Это было не раз. Но ведь я все время думаю о нем, — пробормотала она.
— Расскажите о ваших снах.
Никому другому она не смогла бы этого рассказать. Разве что маме, если бы мама была жива. А этому человеку почему-то рассказала. И от его молчаливого сочувствия, от его доброй заинтересованности ей становилось спокойнее, появлялась уверенность, что никакой беды не случится.
Они расстались друзьями.
Словно сквозь серую пелену Сергей Павлович, профессор философии, увидел смутные очертания человека в халате.
— Степан Прокофьевич? — прошептал он, задыхаясь.
— Меня зовут Юрий Юрьевич, — послышалось в ответ.
Сергей Павлович сделал мучительное усилие и вгляделся в говорившего. Он увидел ничем не примечательного мужчину в белом халате. В следующее мгновение его что-то поразило в лице мужчины, но что именно, он не успел осознать и закрепить в памяти. Одно он знал точно: никогда раньше этого человека он не видел. Сергей Павлович вспомнил, что сегодня в больнице должен консультировать приезжий профессор из Москвы. Он спросил:
— Вы из Москвы?
— Это имеет значение?
Голос был не иронический, скорее любопытный.
— Нет, конечно. Извините, Юрий Юрьевич.
— Ничего, ничего. Вы еще что-то хотите спросить?
— Я хочу знать правду. Сколько мне осталось?
— Вы очень боитесь смерти?
Вопрос был более чем странный. Сергей Павлович попытался приподняться, чтобы лучше рассмотреть собеседника, но это ему не удалось. Он спросил:
— Новый метод психотерапии?
— Вы не ответили на мой вопрос.
Голос звучал серьезно, даже требовательно, и это совсем озадачило Сергея Павловича. Он произнес растерянно:
— Каждый нормальный человек боится смерти.
— Нормальный — тот, кто не может справиться со слепым инстинктом самосохранения? Человек нормальный — человек банальный, так? Кибернетики утверждают: нормальная машина — та, которая работает по программе.
— Не совсем так...
Сергей Павлович собрал последние силы и стал говорить. Последние слова он вымолвил свистящим шепотом.
Юрий наклонился к нему, коснулся лба кончиками пальцев:
— Вам интересно было говорить на эту тему?
— Да. Но у меня нет сил. И я не понимаю... Не понимаю, зачем это вам...
Словно сквозь глухую стену до больного донеслось:
— Я хочу вылечить вас. И не только вас. У меня есть средство.
— Наконец-то...
— Но оно не проверено. Хочу проверить его на вас. Сначала на вас.
— Ну что же, «кролик» готов, — сказал Сергей Павлович.
— Кролик?
— Морская свинка... Какая разница? Вы закончили опыты на животных и приступаете к лечению людей?
— Животные здесь ни при чем. Больны вы, а не они, и у меня нет времени. Я начну с вас. Согласны?
Молчание длилось лишь несколько секунд. Но Сергей Павлович успел подумать о многом.
— Почему именно с меня?
— С кого-то надо начинать. Риск меньше там, где он больше.
— Что вы имеете в виду?
— Вы — пожилой человек. Шансов выздороветь без лекарства у вас нет.
— Кажется, понял. Это жестоко, но справедливо. Я согласен.
— Жестоко, но справедливо, — в голосе Юрия Юрьевича появились другие интонации. — Люди часто так говорят. Иногда это правда, иногда — ложь. И всегда отражает одну из главных программ эволюции.
— Старые истины...
— Как для кого. Если бы я не понял их, не было бы лекарства.
— Хорошо, поговорим об этом после, — простонал Сергей Павлович. Он терял последние силы.
Юрий Юрьевич протянул руку, резко раскрыл ладонь. На ней, будто в створке раковины, лежали две белые горошины. Другой рукой он помог Сергею Павловичу приподняться. Больной не отрывал зачарованного взгляда от ладони. Он не видел горошин, ибо то, что его поразило, было слишком необычным. На ладони врача не было ни одной морщины, ни одной «линии жизни». Она была гладкой, словно из фарфора.
— Берите лекарство, — напомнил Юрий Юрьевич.
Сергей Павлович взял горошины дрожащими пальцами и проглотил их одна за другой, не запивая.
...Он проснулся на рассвете. За окном щебетали птицы. Высокие окна наливались розовым цветом. Вниз, к подоконнику, сбегали потоками синие тени — последние тени ночи. С веток деревьев капала роса. В приоткрытую форточку легкий ветерок приносил белую сладость акации и горечь липовых стволов. Сергей Павлович явственно ощущал эти запахи. Он согнул руку, ногу. Прислушался к себе, еще ничему не веря. Положил руку на лоб, на влажную прохладную кожу. Нащупал пульс, подсчитал удары.
