Воробей стукнул клювом в стекло. Сергей Павлович улыбнулся, стыдясь своей сентиментальности. Опустил с постели одну ногу, вторую. «Наверное, выгляжу, как ухмыляющийся идиот», — он готов был улыбаться всему на свете, даже стенам. В нем начало вызванивать радостное: «Я здоров, здоров, здоров...»
Он не расслышал шагов у двери. Юрий Юрьевич таким и застал его у окна — улыбающимся неизвестно кому.
Увидев его, Сергей Павлович шмыгнул в постель.
— Здравствуйте, — сказал Юрий Юрьевич. — Не смущайтесь. Вы здоровы ровно настолько, насколько чувствуете себя здоровым.
— Я обязан вам жизнью, доктор.
— Сказано чересчур сильно. Жизнью вы обязаны другим, прежде всего своим родителям. А мне — несколькими годами жизни.
— Даже день человеческой жизни — очень много. Настолько много, что трудно переоценить.
Можно было считать, что Сергей Павлович излечился окончательно, ибо к нему снова вернулась склонность к дискуссиям на отвлеченные темы.
— Оценить день человеческой жизни? — медленно проговорил Юрий Юрьевич, открывая фрамугу окна. — Действительно, почему бы не подсчитать, что успеет сделать человек за день?
— Чепуха. Слишком относительные величины, — сказал Сергей Павлович. — Человек не просто система по обработке информации. Предсказать даже на два часа его поведение невозможно. Поймите, в нем возникают миллионы тончайших оттенков чувств, к тому же наложенных друг на друга, и каждый из них может перевернуть вверх дном любую логику.
— Тем не менее поведение человека можно рассчитать абсолютно точно, если располагать достаточной информацией, — невозмутимо произнес Юрий Юрьевич.
Сергей Павлович, казалось, готов был крикнуть «ку-ка-ре-ку!» и броситься в бой, как это делал мальчишкой в детстве. Но детство давно ушло, и он только задорно вздернул маленький острый подбородок.
— Попробуйте!
— Над вашим предложением стоит подумать, — сказал Юрий Юрьевич, глядя куда-то мимо профессора. — Пожалуй, сделаем так...
Прошло еще несколько секунд. Сергей Павлович терпеливо ждал. Ветер, влетая через открытую фрамугу, надувал занавес. Сергею Павловичу показалось, что сейчас этот занавес будет раздвинут и начнется представление.
— В клинике имеется несколько безнадежно больных, — глухо сказал Юрий Юрьевич. — Их жизнь, даже с помощью известных мне сильнейших стимуляторов, можно продлить лишь на несколько часов, может быть, на несколько дней, в зависимости от состояния больного. Этого может быть достаточно, чтобы завершить какие-то дела, выполнить последнее желание.
Сергей Павлович уже догадывался, что задумал этот странный врач, и на его лице появилось выражение недоумения.
— И вы предскажете последнее желание?
— Попробую.
Тишина была короткой, как отдых между двумя перебежками под огнем противника, и пахла порохом.
— Но вы поможете мне собрать информацию о них, — взгляд Юрия Юрьевича уперся в переносицу собеседника. — Необходимо будет поговорить с их родными, друзьями.
— Попытайтесь убедить больных, чтобы они разрешили прикрепить к своей одежде миниатюрные телепередатчики, и тогда киноаппараты в студии нашего института запишут на пленку все их действия, — подсказал Сергей Павлович. — А мы просмотрим пленки и сравним их с вашими прогнозами. И вы убедитесь...
— И мы убедимся, — поправил его Юрий Юрьевич.
Юрий вместе с Сергеем Павловичем вошли в лабораторию, которой руководил профессор биохимии Евгений Сергеевич Кравцов. Кабинет руководителя пустовал уже несколько месяцев — Евгений Сергеевич находился в больнице, которую совсем недавно покинул Сергей Павлович. На вешалке в кабинете висел снежно-белый халат.
Кравцова замещал Виктор Васильевич Кустович, широкоплечий здоровяк лет двадцати пяти с облупившимся от загара носом. Большинство сотрудников обращались к нему просто по имени.
Сергей Павлович представился, познакомил с Кустовичем Юрия, потом сказал:
— Вам привет от Евгения Сергеевича.
Сотрудники лаборатории разом повернулись к ним.
— Вы давно видели шефа? — спросил худощавый парень.
— Позавчера, — ответил Сергей Павлович.
Юрий в это время рассматривал приборы и аппараты. Особое его внимание привлекли рефрактомеры. Он подошел к одному из сотрудников, наклонился, заглядывая через плечо в окуляр прибора.
— Как он себя чувствует? — спросил у Сергея Павловича Кустович.
— Было очень плохо. Сейчас намного лучше, — не моргнув глазом, ответил Сергей Павлович. — Дня через два, возможно, выйдет на работу.
На широком, как луна, лице Кустовича, сменяя одно другое, появились выражения радости и озабоченности.
Юрий подметил торжествующий взгляд одного из сотрудников, обращенный в сторону Кустовича. Кто-то произнес:
— Ну, братцы кролики, начинается великий аврал!
Кустович ответил на немой вопрос Сергея Павловича:
— Знаете, у каждого крупного ученого есть работа, которую он считает главной и во что бы то ни стало стремится ее завершить. Евгений Сергеевич создал теорию, против которой выступили некоторые ученые. Оставалось поставить решающий опыт. И вдруг он заболел.
Сергей Павлович стал расспрашивать о теории, о спорах вокруг нее. Кустович охотно рассказывал. Иногда слово-другое вставлял кто-либо из сотрудников.
