— Она, конечно, придет, — сказал он себе. — Ведь она обещала.
Мгновение спустя его слух, обострившийся в долгой тишине, уловил чье-то приближение; кто-то бесшумно преклонил колени у окошка исповедальни, и дрожащий голос той, кого он ждал, произнес:
— Bénissez — moin, mo'Père, pa'ce que mo péche. Благословите меня, отец мой, ибо я согрешила.
Он благословил ее.
— Ainsi soit-il. Amen,[31] — прошептала она и продолжала на своем мягком креольском patois:
— Каюсь всемогущему Господу, Деве Марии, архангелу Михаилу, благословенному Иоанну Крестителю, святым апостолам Петру и Павлу и всем святым, что согрешила словом, делом и помышлением. Грешна, грешна. Я исповедалась в субботу, три недели назад, получила отпущение грехов и исполнила наложенное на меня покаяние. Но с тех пор… — Тут она остановилась, послышался шорох, точно она медленно соскользнула на пол; потом стало слышно, что она поднялась. Спустя минуту она сказала: — Ведь Оливия — моя дочь. А на портрете, что я показала Жану Томпсону, сводная сестра ее отца. Она умерла еще до рождения моей дочки. Она похожа на них обоих. Господи! Ты ведаешь! О Оливия, дочь моя!
Она умолкла и затихла. Отец Жером подождал, но она не издавала больше ни звука. Он выглянул из окошка. Она стояла на коленях, опустив голову на руки, и не двигалась.
Он произнес слова отпущения. Она все еще не двигалась.
— Дочь моя, — сказал он, — ступайте с миром. — Она не шевельнулась.
Он поспешно встал, вышел из исповедальни, поднял ее и позвал по имени:
— Мадам Дельфина! — Голова ее завалилась на его согнутую руку; в глазах на мгновение блеснул свет, но тут же погас; а из его глаз полились слезы, орошая кроткое лицо умершей; возведя взгляд к небу, он воскликнул!
— Господи, не вмени ей греха сего!
Перевод З. Е. Александровой 1991 г.
