Госпожа Дельфина - [14]

Наконец она встала. И тут, когда она принялась зажигать лампу, на тротуаре перед домом послышались шаги. Сердце ее замерло. Она тихо положила коробку фосфорных спичек. Шаги раздались на ступеньке, и мадам Дельфина с сильно бьющимся сердцем открыла дверь прежде, чем постучали.

— Miché Виньвьель!

Он вошел, держа шляпу в руке, тем почти неслышным шагом, о котором мы уже говорили. Она подала ему стул и закрыла дверь; потом, извинившись, вернулась к лампе, но опять не успела ее зажечь. На лестнице, а потом в соседней комнате послышались шаги Оливии, тихий шелест ее платья, повеяло нежными духами, и в дверях показалась белоснежная фигура. Оливия была одета для предстоящего вечера.

— Maman!

Мадам Дельфина все еще сражалась с лампой, и та наконец отозвалась язычком пламени.

— Я здесь, дитя мое.

Она поспешила к двери, и Оливия, еще не видя, что в комнате кто-то есть, обхватила шею матери своими белыми руками и горячо поцеловала ее в губы, не давая заговорить. Лампа медленно разгоралась; она осветила все вокруг; потолок, стены, распятие и мебель выступили из темноты.

— Maman! — тревожно вскрикнула Оливия.

— Доченька, вот miché Виньвьель.

Мрак быстро рассеялся перед глазами ошеломленной девушки; у дальней стены она увидела темный силуэт, и свет лампы, разгоравшийся все ярче, озарил неподвижную фигуру и спокойное лицо капитана Леметра.

ГЛАВА XII Птица-мать

Недели через три после того, как капитан Леметр посетил мадам Дельфину, священник готовился идти по своим пастырским делам, но едва вышел за свою калитку, как кто-то догнал его и потянул за одежду.

— Отец Жером!

Он обернулся.

Он увидел лицо, до того измененное волнением и горем, что в первый миг не узнал его.

— Вы, мадам Дельфина!

— О, отец Жером! До чего мне нужно вас видеть! Mo oulé dit qui ç' ose. Мне надо что-то сказать.

Как видно, она думала, что на двух языках будет понятнее, чем на одном.

— Нам лучше пройти ко мне, — сказал священник на их родном языке.

Они вернулись в дом.

У мадам Дельфины изменилась даже походка: она стала неровной и тяжелой. В руке у нее был веер из индюшачьих перьев.

— Хорошо, что я вас застала, — сказала она, поднимаясь по наружной лестнице; свои слова она сопровождала каким-то резким смешком и судорожными движениями веера.

— Fé chaud,[24] — заметила она, садясь на предложенный стул и продолжая обмахиваться веером.

Отец Жером положил шляпу на комод, сел напротив и спросил, утирая пот с добродушного лица:

— Что же случилось, мадам Карраз?

Хотя тон его был мягок, она задрожала, опустила веер на колени и стала разглаживать его перья.

— Отец Жером… — Она кусала губы и качала головой.

— Так что же?

Она заплакала.

Священник встал и опустил занавеску на одном из окон. Он делал это медленно — очень медленно, и когда подошел к ней, она подняла лицо и заговорила быстро и решительно:

— О, отец Жером! Закон! Закон! Я нарушила закон! Я!

Слезы опять лились, но она сжала губы и отвернулась. Отец Жером немного подождал, потом сказал очень мягко:

— Это, конечно, вышло случайно, мадам Дельфина?

Маленькому священнику захотелось — как ему часто хотелось, когда при нем плакали женщины, — быть не человеком, а ангелом, чтобы прижать к груди заплаканное лицо и заверить плачущую, что Господь не даст ее в обиду законникам и судьям. Он немного помолчал, а потом спросил:

— N'est-ce-pas,[25] мадам Дельфина? Случайно?

— Нет, отец Жером, нет. Я обручила свою дочь, свою девочку с белым! — И мадам Дельфина принялась ожесточенно выдергивать дрожащей рукой нитки из ткани своей юбки; другой рукой она обмахивалась. — Они поженятся.

На лице священника выразилось удивление и огорчение. Он медленно произнес:

— Возможно ли, мадам Дельфина?

— Да, — ответила она, сперва не подымая глаз. — Да, — повторила она, сквозь слезы глядя прямо ему в лицо. — Да, это правда.

Он встал, прошелся по комнате, вернулся и спросил на креольском диалекте:

— Это, конечно, хороший человек?

— Лучший во всем Божьем мире! — ответила мадам Дельфина, блаженно улыбаясь.

— Бедный мой друг! — сказал священник. — Боюсь, что вы попались на чей-то обман.

Гордость и неколебимую веру выразила торжествующая улыбка, с какой она ответила, медленно качая головой:

— Вот уж нет, miché, вот уж нет! Разве может кого обмануть Юрсен Леметр-Виньвьель!

Отец Жером был ошеломлен. Он снова медленно зашагал по комнате, потупясь и заложив руки за спину.

— Человек он и в самом деле хороший, — сказал он, как бы думая вслух. Наконец он остановился перед женщиной.

— Мадам Дельфина…

Страдальческий взгляд, каким она следила за его шагами, остановился на его лице.

— Пусть так, но знаете, что говорят об Юрсене?

— Qui ci çа? Что? — спросила квартеронка, и веер замер в ее руке.

— Кое-кто говорит, будто Юрсен помешан.

— О, отец Жером! — Она вскочила, точно он ее ударил, отмахиваясь от его слов протянутыми руками, потом воздела их к небу и воскликнула: — Дай-то Бог, дай-то Бог, чтобы все, весь свет был таким помешанным! — И она, дрожа, опустилась на стул. — Нет, нет, — повторяла она, качая головой, — не он помешан. Это закон помешан! — крикнула она, свирепо сверкнув глазами. — Дурацкий этот закон!