Господин с кошкой - [40]

Потому что ему нравились старшие девочки. Что-то в них было другое. Серьезное, настоящее. Прически. Походка. Ноги без пупырышек и царапин. Даже ногти лучше, чем у малышни. Крепкие, как миндальный орех. Когда в школьной раздевалке его случайно обдавала взглядом старшеклассница, он потом полчаса в себя прийти не мог.

В институте у него появилась любовница, сильно старше. Бывало, ребята у него спрашивают по поводу вечеринки, почему он опять один пришел:

— А чего ты свою девочку от нас прячешь?

— Девочку… — снисходительно усмехался Сева. — Старик, это взрослая женщина!

Он приходил к ней только днем, она никогда не раздевалась совсем, холодные серьги торчали в ее твердых ушах, все было быстро и аккуратно, без глупых слов и лишних поцелуев, но он все равно гордился. Взрослая женщина, понимать надо. И ценить.

Потом он женился. Первая жена была на пять лет его старше, вторая на год, а третья на четыре дня, а это уже не считается.

То есть Сева приходил в норму. Тем более что он оказался довольно успешным художником, и вокруг него вертелись разные люди. В том числе молодые и красивые журналистки, искусствоведки и художницы. Ничто человеческое не было чуждо Севе Шатурину, и он помаленьку стал как все. Ну, как большинство. Становясь все старше и старше, он все чаще и чаще говорил своим юным подругам:

— Ах, девочка моя, ах, если бы я был помоложе…

«Вот, — сказал мне Сева Шатурин сравнительно недавно, когда мы с ним наворачивали всякую японскую дребедень в незатейливом, но вкусном месте на Большой Дмитровке. — Какая пошлость. Ах, если бы я был моложе! Какая чушь, ведь я же не могу стать моложе! Это, извините, природа! — И он злобно взял себя за смуглую морщинистую щеку, зажал пальцами кусок кожи и подергал вверх-вниз. — Но тут недавно я встретил одного совершенно чудесного человечка. Художница. Красивая, умная, талантливая, как черт! Любит меня по-настоящему, я уже старый и опытный, я чувствую… Но ей двадцать шесть. Ты понимаешь? Вчера я ей чуть не сказал:

— Ах, девочка моя, ах, если бы ты была постарше… Но ведь на самом деле. Было бы ей лет сорок, мы были бы счастливы».

Рита и специалист

недалеко от

Рита и ее муж видели одинаковые сны.

Когда ночью он вдруг приподнимался на локте и начинал торопливо и подробно, как будто не спал вовсе, шептать про то, как Иисуса Христа допрашивал Понтий Пилат, и какой у стражника был перебитый нос, и как журчала вода в фонтане, Рита вспоминала, что сама только что этот сон видела, цветной и ужасный. Или когда ей снилось, как ее уволок на карнавал дьявол с кривым, как после инсульта, лицом, и она просыпалась, и муж тоже просыпался, потому что она по-другому дышала, и он это сразу чувствовал. Она рассказывала ему свой сон, и он говорил, что видел то же самое.

Он был специалист, то есть инженер с дореволюционным образованием, нужный кадр, поэтому его не трогали. Рита была просто машинистка в тресте. А когда уже всех начали трогать, он стал писать роман из времен римского императора Тиверия, и отдавал Рите перепечатывать, главами. Потом отнес в журнал «Красная Новь».

— Вы, товарищ, вообще-то кто? — спросил его редактор.

— Специалист, — ответил он.

Он и следователю так отвечал, и психиатру. Рита ходила его навещать в больницу. А когда выписали, забрала к себе.

Один раз он проснулся и сказал:

— Ты обратно к мужу не уйдешь?

— Нет, нет, что ты, — сказала Рита, но спросила: — К какому мужу?

— Ты была женой наркома, ты убежала ко мне, — сказал он, глядя в потолок и поправляя круглую шапочку; он был лыс, и у него по ночам мерзла голова. — Это было в марте. Ты шла по улице, с мимозой в руках. Маркий желтый цвет.

— Да, да, — сказала Рита.

Она прикрыла глаза, и вдруг увидела особняк в переулке, машину «паккард» у решетчатой ограды и себя в парижской шляпке и в пальто бутылочкой. На тонком синем драпе была желтая мимозная пыльца.

— Это Ермолаевский переулок, — прошептал муж. — У наркома в наркомате завелись вредители. Азазель и Абадон. Наркома взяли. Ты улетела на метле. Голышом.

В дверь постучали. Рита вскочила, набросила халат, зажгла свет. Он тоже встал, застегнул пижаму.

— Будете понятыми, — сказал мужчина в военной форме. — Вот вы, гражданин, кто?

— Я специалист. — И он показал на свою ночную шапочку с узорчатой буквой «S».

Рита что-то прошептала военному на ухо. Сунулась в ящик стола за справкой.

Военный прочитал бумажку:

— Понял. Отдыхайте, граждане.

— Не выключай свет, — попросил он, когда дверь закрылась. — Пусть горит всю ночь.

— Не надо, — сказала Рита. — Зачем свет? Тебе нужен не свет, а покой.

Птичий глаз

мечты, мечты, где ваша сладость?..

Долговязый плохо одетый мужчина вдруг остановился у входа на эскалатор. Шагнул назад, задрал голову и стал смотреть на список станций. Николай Маркович обошел его и оглянулся. Мужчина покачивался, вслух соображая, куда ему ехать. Николаю Марковичу показалось, что человек сильно пьян, может упасть вниз и сшибить его. Был поздний вечер, народу в метро было мало, пустая труба эскалатора уходила в дальнюю глубину. Он решил пропустить этого алкаша вперед. Но тот стал разматывать шарф, стоя на месте, как будто нарочно тянул время.