Господин Адамсон - [36]

— Генрих Шлиман, — бросил я.

— Ты нашел меня в Гугле, да? — прошипела Биби с неожиданно злобным выражением лица, схватила меня за воротник куртки и приподняла так высоко, что мои ноги повисли в воздухе. — Шлиман, Шлиман, Шлиман! — Она размахивала мной, как флагом. — Генрих, Агамемнон, вся родня. Троя, Микены, на мелочи они не разменивались. Мой отец искал даже Атлантиду! — Теперь она держала меня за горло. Ноги у меня болтались как у марионетки в смертельной схватке. — Как ты думаешь, почему я вышла за мистера Миллера? В семнадцать лет? Я хотела никогда больше не слышать фамилию Шлиман. И ничего не хотела раскапывать.

Биби поставила меня на пол.

Я едва мог говорить.

— Я ищу тебя уже шестьдесят пять лет, — прохрипел я. — И у меня для тебя подарок. От господина Адамсона. Чемодан. Клад. — Я с трудом говорил, из глаз текли слезы.

— Клад. От господина Адамсона.

— Это было давно. Тебе было четыре, когда он умер.

— Адамсон. — Биби успокоилась и выпила пиво маленькими, бесшумными глотками. Однако и эта банка тут же опустела. — Ничего не помню.

Внезапно меня охватила печаль. Вот эта Биби была всем для господина Адамсона. А она его даже не помнит! Я справился со своим приступом печали, выпив пива с той скоростью, которая, очевидно, была принята за этой стойкой.

— Ты играла в прятки с господином Адамсоном, — сказал я. — Не помнишь? С седым стариком, с вот такой верхней губой, — я выдвинул верхнюю губу, — и лысиной, на которой росли три волоска, как у тебя сейчас три прядки. И у тебя его глаза. Вполне возможно, что это было в мастерской господина Киммиха.

Биби пожала плечами:

— Адамсон? Не помню.

— Может, Кнут? — предложил я.

Ее лицо засияло.

— Дядя Кнут! — прошептала она. — Точно. Дядя Кнут. Его я помню. Ему разрешалось приходить, только когда папы не было дома. Но папы ведь никогда не было дома. — Она уставилась в потолок пивной с таким выражением, с каким обычно мечтательно глядят на небо. И хотя на нем не было звезд, а только паутина да летучие мыши, лицо ее выражало полный восторг. — Он рассказывал мне истории. Удивительные приключения. Когда-то он нашел клад. Точно, я помню историю про клад. Он ее часто рассказывал, то так, то эдак.

— Ну вот, — сказал я.

Она вздохнула:

— Наверно, это был просто старик, живший по соседству. Одинокий. Он рассказывал маленьким детям замечательные истории.

— Ты хочешь сказать — выдумщик?

— Фантазер. — Она рассмеялась. — Да, дядя Кнут. Я ходила с ним к сапожнику Киммиху. Господи, как же я его любила.

— Сапожника Киммиха?

— Дядю Кнута, болван. Как любят только дети.

Я почувствовал, что тепло заполняет мое сердце и прогоняет ощущение горя, которое меня мучило.

— А он любил тебя, как любят только дедушки.

Понятно, что после этого я рассказал Биби всю историю с самого начала и до того момента, когда я нашел ее. То есть до «Медведя». Ах, Анни. Если бы я был Шехерезадой! Ей было дозволено говорить о своей жизни тысячу и одну ночь, и это спасло ее. Если бы у меня было столько же времени, я бы сейчас повторил тебе всю историю, которую ты только что выслушала, еще раз, ведь я рассказывал ее, слово в слово, для Биби. Так сделал бы любой сказочник на главной площади Марракеша или Багдада. Но это — не восточная сказка, а значит, она меня не спасет. Во всяком случае, я не пропустил ни одной мелочи, потому что Биби должна была понять цель всего этого, а целью был сад виллы господина Кремера. Чемодан с кладом. Место, где я сейчас сижу и пытаюсь наговорить полную кассету на твоем диктофоне. Два миллиона гигабайт, или как это называется? Вот только у меня больше не осталось тысячи и одной ночи. Может, всего-то тысяча секунд и одна в качестве премии. Солнце уже совсем низко над горизонтом. Кто знает, а вдруг ты скоро придешь. Раньше, чем… И что тогда?

Итак, я рассказал Биби, как познакомился с господином Адамсоном — здесь, в саду на скамейке, на которой я сейчас сижу. Как я догадался, что он — покойник. Как я — отчасти намеренно, частично по роковой ошибке — попал в мир мертвых и как выбрался оттуда. И о том, что господин Адамсон рассказал мне, как он и София провели в Микенах четыре счастливых, полных любви дня и ночи. Да-да, именно так. И что Агамемнон, ее отец, был плодом этой любви. Запретным плодом и, вероятно, тайным. Как господин Адамсон с моей помощью — он, мертвец без плоти и сил, не мог обойтись без меня — искал ее. Как нам удалось в последний момент спасти клад. Что этот клад — чемодан с неизвестным мне содержимым — спрятан в сарае виллы господина Кремера и есть надежда, что он все еще там, хотя прошло уже больше полувека. Мы разговаривали в 2011 году, а тогда был 1946-й. Но вилла еще стоит, точно такая же, как и раньше, и даже самшитовая изгородь ровно подстрижена, насколько я успел заметить во время нашего визита к Белой Даме два дня тому назад. Всего два дня назад! Ну вот. И если я передам ей, Биби, подарок господина Адамсона, то цель моей жизни можно считать достигнутой. Остальное будет подарком. И еще я добавил, что верю каждому слову господина Адамсона. Раз он сказал, что там клад, значит, там клад. Я утаил, что видел господина Адамсона, а он видел ее.