Господа Головлевы - [8]

"The Lord's mercy is great," remarked Arina Petrovna. "The little orphans won't eat much of my bread, but they'll be a solace to me in my old age.	- У бога милостей много, - говорила она при этом, - сиротки хлеба не бог знает что съедят, а мне на старости лет - утешение!
God has given me two daughters instead of one."	Одну дочку бог взял - двух дал!
At the same time she wrote to her son, Porfiry Vladimirych:	И в то же время писала к сыну Порфирию Владимирычу:
"Your dear sister died as she lived, indecently, and now her two children are hanging round my neck."	"Как жила твоя сестрица беспутно, так и умерла, покинув мне на шею своих двух щенков..."
What we are going to say may seem cynical, but we feel it our duty to state that the granting of the heritage to Stepan and Anna did not by any means impair Arina Petrovna's financial condition. On the contrary, in reducing the number of shareholders it contributed indirectly to the rounding out of the family estate.	Вообще, как ни циничным может показаться это замечание, но справедливость требует сознаться, что оба эти случая, по поводу которых произошло "выбрасывание кусков", не только не произвели ущерба в финансах Арины Петровны, но косвенным образом даже способствовали округлению головлевского имения, сокращая число пайщиков в нем.
For Arina Petrovna was a woman of strict principles, and once having "thrown them a bone," she considered her obligations toward her unloved children completely and definitely settled.	Ибо Арина Петровна была женщина строгих правил и, раз "выбросивши кусок", уже считала поконченными все свои обязанности относительно постылых детей.

In regard to her grandchildren it never entered her mind that in due time she would have to part with something for them.	Даже при мысли о сиротах-внучках ей никогда не представлялось, что со временем придется что-нибудь уделить им.
All she cared for was to draw all the income possible from the small estate of her deceased daughter and deposit it in the Chamber of Trustees.	Она старалась только как можно больше выжать из маленького имения, отделенного покойной Анне Владимировне, и откладывать выжатое в опекунский совет.
"There I am," she would say, "laying by money for the orphans. For feeding and bringing them up I take nothing from them.	Причем говорила: - Вот и для сирот денежки прикапливаю, а что они прокормлением да уходом стоят - ничего уж с них не беру!
For the bread they eat it is God who will pay me."	За мою хлеб-соль, видно, бог мне заплатит!
As for the younger children, Porfiry and Pavel, they served in St. Petersburg, the former in a civil capacity, the latter in the army.	Наконец младшие дети, Порфирий и Павел Владимирычи, находились на службе в Петербурге: первый - по гражданской части, второй - по военной.
Porfiry was married; Pavel was an old bachelor.	Порфирий был женат, Павел - холостой.
Porfiry Vladimirych was known in the family by three nicknames, Yudushka (diminutive of Judas), Bloodsucker, and Goody-goody Boy, which had been invented by Simple Simon.	Порфирий Владимирыч известен был в семействе под тремя именами: Иудушки, кровопивушки и откровенного мальчика, каковые прозвища еще в детстве были ему даны Степкой-балбесом.
From his early childhood Porfiry had been oddly intent upon currying favor with his "dear mamma" and showed a tendency to play the sycophant.	С младенческих лет любил он приласкаться к милому другу маменьке, украдкой поцеловать ее в плечико, а иногда и слегка понаушничать.
He would open the door of his mother's room softly, creep noiselessly into a corner, and sit there, as if entranced, with his eyes fixed on his mother while she wrote or busied herself with accounts.	Неслышно отворит, бывало, дверь маменькиной комнаты, неслышно прокрадется в уголок, сядет и, словно очарованный, не сводит глаз с маменьки, покуда она пишет или возится со счетами.
Even in those days Arina Petrovna regarded her son's efforts to insinuate himself into her good graces with vague suspicion.	Но Арина Петровна уже и тогда с какою-то подозрительностью относилась к этим сыновним заискиваньям.
His stare puzzled her. She could not decide what his eyes expressed, whether venom or filial reverence.	И тогда этот пристально устремленный на нее взгляд казался ей загадочным, и тогда она не могла определить себе, что именно он источает из себя: яд или сыновнюю почтительность.
"I cannot make out what is in his eyes," she sometimes argued with herself. "His glance is like a noose which he is getting ready to throw.	- И сама понять не могу, что у него за глаза такие, - рассуждала она иногда сама с собою, -взглянет - ну, словно вот петлю закидывает.
He might look like that handing a person poison or enticing him into a pitfall."	Так вот и поливает ядом, так и подманивает!
In this connection she often recollected highly significant details of the time she was carrying Porfisha.	И припомнились ей при этом многознаменательные подробности того времени, когда она еще была "тяжела" Порфишей.
An old man called Porfisha the Saint was at that time living in the manor. He had the reputation of a seer, and Arina Petrovna turned to him whenever she wanted to learn something about the future.