Господа Чихачёвы - [15]

.

О том, что в семье дневники вели вполне сознательно (и о том, что внукам Андрея по меньшей мере было известно о призыве подражать ему), свидетельствует тот факт, что в период с 1883 по 1885 год сын Алексея Константин также вел записи. Он начал это, выполняя обещание, данное другу, Николаю Ивановичу, несмотря на то что сомневался в своем терпении и наличии для этого «обстоятельств и времени». Он уже пытался вести дневник и не преуспел, когда «побуждаемый примером своего деда» ничего не достиг, и, «к стыду своему», признавал, что «причиной тому – моя дурацкая лень». Однако он продолжал уговаривать себя: «Убежден, вести запись своей жизни и все что тебя окружает весьма и весьма полезно и поучительно; записывая все подробно даже все промахи и проступки совершившиеся невольно затем ‹…› впоследствии додумаешься и постараешься переломить себя». Кроме того, дневник помогает запомнить какую-нибудь мысль и «обдумать ее со всех сторон, а если понадобится то и привести что либо задуманное в исполнение». Константин заключает: «Прошу не взыскать, как умею так и буду писать, хоть будет под час и не складно, где и не ладно, ну да авось не взыщут – пишу для себя и Николая Ивановича, затем, по правде сказать, вовсе и не желаю, что бы кто нибудь и читал»[76]. К сожалению, Костя оказался не таким дисциплинированным, как Андрей, и через два года забросил весьма отрывочный дневник, поскольку это оказалось «ужасно скучным занятием»[77]. Этими словами Костя положил конец семейной традиции, начатой в 1793 году первым флотским дневником Ивана Чернавина.

Большинство сохранившихся документов Чихачёвых датируется периодом с 1830 по 1850 год, что выпадает на большую часть правления Николая I. В российской культурной памяти Николай I чаще всего присутствует как деспот, некомпетентный правитель, пытавшийся контролировать своих подданных на всех уровнях, вплоть до мелочей, отец семейства, твердо придерживающийся тех ценностей, которыми была знаменита его английская современница, королева Виктория, и слабый, недостаточно образованный, упрямый мракобес[78]. Все это не очень далеко от истины. Начало правления Николая было омрачено восстанием декабристов, когда небольшая группа дворян-офицеров организовала мятеж, поводом для которого стала смерть Александра I. Они требовали введения конституции и восшествия на престол второго брата Александра, Константина, а не младшего, Николая. Восставшим не было известно, что Константин тайно отрекся от притязаний на престол и что Николай неохотно согласился занять место брата. Он начал свое правление, отдав приказ открыть огонь по «взбунтовавшимся» частям, собравшимся 14 декабря на Сенатской площади, а затем приговорив пятерых вождей декабристов к повешению, а многих других – к сибирской каторге. Казнь через повешение и ссылка этих молодых идеалистов шокировали столичную аристократию. Когда некоторые жены изгнанников добровольно отказались от своего привилегированного положения (и даже оставили детей), чтобы соединиться с мужьями в Сибири, образ окруженных ореолом трагического героизма декабристов попал на плодородную почву, уже подготовленную набиравшей популярность романтической литературой.

Николаевская Россия так никогда до конца и не оправилась от последствий беспокойного начала правления. При предшественнике Николая, Александре I, империя пережила вражеское вторжение, из которого вышла торжествующей победительницей Наполеона и, безусловно, великой европейской державой. Хотя во внутренней политике Александру не удалось выполнить обещания своей молодости и реформировать самодержавие (что стало основным мотивом для действий декабристов), в глазах общества он остался практически безупречным, «благословенным» императором, по образу которого был изваян ангел на вершине Александровской колонны на Дворцовой площади – монумента, названного в честь царя и воздвигнутого в память победы над Наполеоном.

Николай, напротив, казался человеком суровым и холодным. Его особенно презирали интеллектуалы, испытывавшие отвращение к усиленным в его правление цензурным ограничениям. При консервативном министре финансов Егоре Канкрине торговля и промышленность России развивались недостаточно интенсивно, что породило ощущение отставания от западноевропейских стран, где набирала скорость промышленная революция. Хотя Николай признавал необходимость развития российского образования, в особенности в области технических наук, а также создал целую плеяду хорошо образованных юристов, чиновников и ученых, прогресс в области образования сопровождался удушающей цензурой и полицейским надзором. По иронии судьбы университеты стали печально знаменитым «рассадником» тайных «кружков» самообразования студентов, становившихся все более восприимчивыми к идеям, которые власти находили бунтарскими.

Сложившийся при Николае status quo выразился в лозунге «Православие, самодержавие, народность», получившем известность как доктрина «официальной народности» и обозначившем три столпа, на которых покоилось здание Империи. Она подразумевала русскоцентричную природу «православия и народности», ставших фундаментом империи, которая издавна была многонациональной и жители которой исповедовали различные религии, а также тот факт, что самодержавный строй обеспечивался военным могуществом и достаточно жестким режимом управления. На протяжении большей части царствования Николаю I удавалось избегать участия в крупных международных конфликтах, но, жестоко подавив Польское восстание в 1830–1831 годах (его сын и наследник последовал его примеру, точно так же отреагировав на следующее Польское восстание 1861–1863 годов), он приобрел врагов по всей Европе. Поляки желали либеральных реформ и независимости; те участники восстания, которые пережили его и эмигрировали на Запад (по большей части молодые дворяне, идеалисты и романтики), рассказывали в английских и французских салонах о жестокости русской армии. Частью того же процесса, что вызвал польские восстания, была так называемая «весна народов» 1848 года, когда националисты и либералы попытались свергнуть абсолютистские монархии в Европе, но в конечном счете потерпели поражение. Восстания были подавлены, а старый порядок восстановлен, но после произошедшего монархи не могли не чувствовать, что троны под ними зашатались.