Господь хранит любящих - [75]

— Я уже вам объяснила, что сообщу о том, чего я от вас хочу, когда Сибилла будет здесь. — Она пожала плечами. — Не создавайте нам всем лишние трудности. Как насчет виски?

— Я не хочу.

— Ну, так отправляйтесь спать.

— А где я должен спать?

— Со мной, конечно. Кровать достаточно широкая.

— Петра, — спросил я. — Вы меня не боитесь?

— Вас я никогда не боялась, Пауль. Думаю, ни одна женщина не испытывает перед вами страха.

Она зевнула и начала через голову стягивать свое зеленое платье.

Я отвернулся.

— Не бойтесь, мне от вас больше ничего не надо. У нас теперь чисто деловые отношения. — Она прошествовала мимо меня в ванную.

Я сел на диван с многочисленными подушками. Тут лежала открытая книга. Я взял ее в руки. Это были стихи Кристиана Моргенштерна[80]. В ванной журчала вода. Я прочел: «Я глуп, ты вовсе недалек, пойдем-ка помирать, дружок!»

Теперь Петра чистила зубы.

Я глуп, ты вовсе недалек, пойдем-ка помирать, дружок!

Петра вернулась в ночной рубашке:

— Ванная свободна.

Она прошла в спальню и сразу легла. Просторная французская кровать. Возле нее на столике стоял телефон. На кровати лежала вторая подушка и еще одно одеяло. Она все предусмотрела, эта добрая Петра.

Я вынул из чемодана пижаму и бритвенный прибор и направился в ванную.

— Не закрывайте дверь! — крикнула она.

— Почему?

— Там есть окно, Пауль.

Ладно, я оставил дверь открытой, разделся, выкупался, сходил в туалет. Петра лежала в постели, курила и наблюдала за мной. Когда я вернулся и лег рядом с ней, она сказала:

— Я тут купила разные иллюстрированные издания. Я подумала, возможно, вы не сможете сразу заснуть.

Она бросила журналы мне на одеяло. Теперь, когда она была умыта, ее лицо без макияжа выглядело моложе. Я ответил:

— Возможно, мне совершенно безразлично, что со мной будет. Возможно, я убью вас, чтобы дать Сибилле шанс.

— Вы этого никогда не сделаете, — возразила Петра. Ее сигарета сгорала в руке, шапка пепла все увеличивалась.

— Это почему же?

— Во-первых, вы для этого слишком трусливы, а во-вторых, вы любите Сибиллу. Вы хотите жить с ней. А если вы меня убьете, этого не будет.

Она взяла журнал и раскрыла его.

— Опять эти бесконечные скандалы вокруг Гогенцоллернов[81], — пробурчала она, качая головой.

Я встал.

— Ну, что еще?

— Где ваше виски?

— Вот видите, я и об этом позаботилась. Все на кухне.

Я обошел кровать, схватил Петру за волосы, рванул к себе и со всей силой ударил по лицу. От второго удара из носа у нее потекла кровь. Кровь стекала по подбородку и капала ей на грудь.

— Только посмейте еще раз, и все будет кончено!

— Извините, — сказал я.

— Принесите из ванной полотенце и сотрите мне кровь!

Я взял полотенце, намочил его и стер ей с лица кровь.

— Теперь с шеи.

Я выполнил ее требование.

— Теперь с груди. Я выполнил.

9

«This is the American Forces Network! AFN Munich now brings you Music at Midnight…»[82] Вступил саксофон. «Glenn Miller and At Last…»[83]

Я выпил полбутылки. Я лежал в постели со стаканом в руках. Ведерко со льдом и бутылка содовой стояли на ковре у кровати. Петра не пила. Она читала публикации с продолжениями в иллюстрированных журналах. Из радиоприемника возле телефона звучала музыка.

«At last my love has come along…»[84]

Потом я заснул. Когда я проснулся, было два часа ночи. Свет горел. Петра все еще читала. Я поднялся, она схватилась за телефонную трубку.

— Спокойно, — сказал я. — По ночам я обычно встаю в туалет.

За ночь я просыпался еще несколько раз. И каждый раз — стоило мне открыть глаза — я встречался взглядом с Петрой. Я спросил:

— Вы не устали?

— Нет.

— Вы что-то приняли?

— Первитин, — ответила Петра.

Утром она приготовила завтрак, и мы пили кофе на ее маленькой кухоньке. За ночь погода переменилась, подул сильный фен[85], и снег начал таять. Небо было затянуто желтыми облаками. До обеда Петра чинила свое белье: пришивала пуговицы, меняла резинки на поясах для чулок. Я сидел у окна напротив и размышлял, как долго может действовать первитин. Должно быть, она приняла изрядно.

Потом мы обедали и после обеда снова вернулись в комнату. В шестнадцать часов мы выехали в город. Петра посетила своего адвоката. Она настаивала на том, чтобы я ее сопровождал. Когда я отказался, она повторила свою старую угрозу о полиции, и я перестал сопротивляться.

Стемнело рано. Улицы были сырые и грязные, снег таял, и машины катили по черным, заполненным водой колдобинам. Поезд, на котором должна была приехать Сибилла, опаздывал. Мы стояли на перроне вокзала, и фен протяжно завывал и раскачивал электрические лампочки.

Этим вечером я молился. Я подумал, что это стыдно и низко с моей стороны — заключить мир с Богом в момент, когда я не знаю, как мне быть дальше. А потом решил: если Он есть, то пусть посчитает своей победой то, что я обращаюсь к нему именно в тот момент, когда не могу обойтись собственным разумом.

Я молил Бога защитить Сибиллу. Я молил: «Сделай так, чтобы она заподозрила неладное. Сделай так, чтобы она не приехала в Вену. Дай ей остаться с фальшивым паспортом в Германии. Если Сибиллы не будет в том поезде, который мы ждем, я поверю в Тебя!» На такой манер я пытался заинтересовать Бога в нашей сделке. «Сделай так, чтобы мы прождали напрасно. Сделай так, чтобы Сибилла не приехала в Вену, Боже, и тогда я поверю, что Ты есть и что Ты услышал меня!» В этот вечер, вопреки всем своим инстинктам, я был полон решимости уверовать, что Бог присутствует в каждом акте мышления.