Горящий лед - [23]

Еще несколько минут манипуляторы двигались, помещая образец в контейнер. В конце концов он был водворен на место, вакуумный отсек задраен. В нем в процессе подъема на поверхность будет поддерживаться постоянное давление.

Мэй как раз возвращала манипуляторы в исходное положение, когда аппарат вдруг скинуло с гребня, на котором он стоял. Троих его обитателей швырнуло назад, все они потеряли сознание. Потом их закрутило — аппарат падал все глубже в недра Каролинского желоба, и остановился только тогда, когда давление достигло крайнего предела, который могла выдержать хрупкая оболочка.

Буше пришел в себя. Он ничего не видел. Ничего не чувствовал. Попытался дышать, но дыхание было поверхностным, частым. Кислород заканчивался, в атмосфере скопилась углекислота.

Левая рука его была зажата. Он вытянул правую, пощупал сбоку. Пальметто лежал под ним. Мэй — сверху.

— Мэй! Вы целы?

— Вроде как. А как там Боб?

— Не знаю. Похоже, он подо мной.

— Больше ему быть негде. Попытаюсь сдвинуться.

Он почувствовал, что она оторвала свое тело от его, услышал, как она шарит в темноте. Щелкали кнопки и переключатели, но ничего не происходило. Наконец загудел какой-то моторчик. Вспыхнул красный свет. В тусклом освещении Мэй отыскала примагниченную лампочку, которую держала на рабочем месте. Принялась проверять системы, начав со снабжения воздухом.

Буше услышал, как шипит кислород, вырываясь из баллонов.

— Еще пара минут — и мы бы задохнулись, — сказала Мэй. — Или замерзли бы. Черт, как здесь холодно.

Буше поднялся.

— Посветите на Боба, — сказал он.

Мэй направила туда луч фонарика. Буше поднял голову Пальметто, руки запачкались кровью. Отыскал пульс на шее.

— Он жив, но ранен.

— Нужно выбираться. Мы свалились еще на две тысячи метров. До максимальной глубины, какую способны выдержать.

Мэй отключила подачу кислорода и запитала систему через резервные аккумуляторы. Вспыхнул свет. Стало ясно, что аппарат лежит на боку. Мэй выглянула в штурманский иллюминатор.

— Ничего себе, — сказала она.

Буше подошел к другому иллюминатору.

— Я ничего не вижу.

— Вы смотрите прямо вниз. Похоже, мы лежим на еще одной гряде. Только я не понимаю, что нас удерживает.

Она потянулась к радиотелефону:

— «Бигль», это «Люси». Прием.

— «Люси», «Бигль» слушает. Что у вас случилось? Прием.

— Пока не знаем. Возможно, землетрясение. Мы свалились в Каролинский желоб до максимально возможной глубины. Лежим на боку у стенки. Кислорода и энергии в обрез. Поглотитель углекислого газа поврежден. Не знаю, смогу ли в этом положении сбросить балласт, чтобы начать подъем. Прием.

— «Люси», выбора у вас нет. Сбрасывайте и поднимайтесь.

— Попробую. Конец связи. — Она отключилась.

— А что нужно сбросить? — спросил Буше.

— К аппарату извне крепятся стальные пластины. Именно за счет их он погружается; выполнив задание, мы просто сбрасываем их и поднимаемся на поверхность.

Раздался стон, оба они склонились над Пальметто.

— Ты ударился головой, — сказала Мэй.

— А то я сам не знаю, — ответил он. — Где мы?

Она пояснила, где они находятся — и в какой опасности.

— Задерживаться нельзя, — сказал он. Попытался сесть. — Чего мы ждем? Сбрасывай пластины.

— Легко сказать, — возразила Мэй. — Мы лежим на боку. То есть придавили половину из них. А остальные лежат сверху.

— Ну, отцепите их, или как там делают, — сказал Буше.

Мэй склонилась над панелью, щелкнула несколькими переключателями. Никакого эффекта.

— Сила тяжести-то нам здесь не помогает.

— Зато может помочь кое-что другое, — сказал Буше. Взял один из музыкальных дисков — в аппарате была целая подборка. — Вы говорили, что здесь есть все, и, похоже, не соврали.

Он вставил диск, вытащил наушники, чтобы музыку слышали все. Раздалась ритмичная мелодия: бой барабанов, единственный аккордеон. Буше шагнул к Мэй и сказал:

— Не соблаговолите потанцевать, мадам? Это зайдеко. То же, что и полька, только топать нужно сильнее.

Она шагнула ему в объятия. И они задвигались по глубоководному аппарату в ритме музыки каджунов. Аппарат качнулся. Накренился. Перенос веса заставил его сорваться с уступа. Они почувствовали, что падают — все глубже и глубже.

— Пластины не отцепляются! — вскрикнула Мэй.

Она метнулась к приборной панели, ударила кулаком по рычагу. Они продолжали погружаться… а потом аппарат медленно выровнялся. Спуск прекратился, на некоторое время они зависли в неподвижности, потом начали всплывать. Музыка все звучала, певец перечислял несравненные таланты некоего «удальца и молодца». Дружный вздох облегчения добавил в атмосферу щедрую порцию углекислоты.

Они остались сидеть в положениях, которые сочли наиболее удобными. Всплытие — дело нехитрое, аппарат поднимался к поверхности будто пузырек воздуха. Мэй следила за показаниями глубиномера. Прошло довольно много времени, и вот она сказала:

— Мы вернулись на уровень, где взяли пробу.

— Посвети немного, — сказал Пальметто.

Мэй направила луч прожектора на дно.

— Ты посмотри-ка! — сказала она.

— Слой гидрата метана, — определил Пальметто. Выглядело дно так, будто его покрывал подтаявший снег. — Не было никакого землетрясения. Был взрыв. Кто-то подорвал донную поверхность, чтобы обнажить этот слой. Готов поспорить: эти мерзавцы прекрасно знали, что мы здесь. — Он повернулся лицом к Буше, который приник к иллюминатору. — Судья, — сказал он, — мы едва не пополнили список жертв «Рекскона».