Горящая земля - [9]

Потом я бросил в ловушку наживку.

Я послал Осферта и двадцать других человек по тропе, ведущей на юг, к дымам. Они вели в поводу полдюжины лошадей без всадников и двигались медленно, как будто устали и заблудились. Я приказал им ни в коем случае не смотреть прямо в сторону дома Эдвульфа, где, как я знал, сейчас орудовали датчане.

Финан, двигавшийся меж деревьями, как призрак, подкрался поближе и вернулся обратно с вестью, что в деревне десяток домов, церковь и два прекрасных амбара.

— Они стаскивают вниз солому, — сказал Финан, имея в виду, что датчане обыскивают крыши, потому что некоторые люди прятали свои сокровища в соломе, прежде чем убежать. — И по очереди насилуют нескольких женщин.

— А что насчет лошадей?

— Только женщин, — ответил Финан, потом перехватил мой взгляд и перестал ухмыляться. — У них целый табун лошадей в загоне, господин.

Итак, Осферт двигался по тропе, и датчане проглотили наживку, как форель, клюнувшая на муху. Они увидели Осферта, тот притворился, что до сих пор никого не замечал, — и внезапно сорок или больше датчан помчались галопом, чтобы его перехватить. Осферт сделал вид, что осознал опасность, повернул на запад и поскакал туда, где прятались мои люди.

А потом все было просто, как украсть серебро у церкви.

Сотня моих людей вырвалась из-за деревьев на фланге датчан, у которых не было ни малейшего шанса спастись. Двое врагов завернули лошадей слишком быстро, и животные упали в вопящем хаосе молотящих копыт и дерна. Другие попытались повернуть обратно, и мы достали их копьями в спины.

Опытные датчане повернули к нам, надеясь промчаться прямо сквозь наш атакующий отряд, но нас было слишком много, и мои люди окружили вражеских всадников, так что в этом круге оказалась дюжина врагов.

Меня там не было.

Я повел остальных к дому Эдвульфа — туда оставшиеся датчане бежали, пытаясь добраться до коней. Один из зазевавшихся, голый ниже пояса, слез с вопящей женщины, обернулся и отпрыгнул, увидев наше приближение. Смока, мой жеребец, замедлил бег, и человек снова увернулся, но Смока не нуждался в указаниях седока, и Вздох Змея — мой меч — угодил датчанину в голову. Клинок застрял в черепе, и умирающего протащило за мной. Кровь брызнула мне на руку, а потом, наконец, дергающееся тело упало.

Я пришпорил коня, уведя большую часть своего отряда к востоку от поселения, отрезав таким образом путь к отступлению выжившим датчанам.

Финан уже послал разведчиков к южному гребню холма.

Почему, подивился я, датчане не выставили часовых на вершине холма, откуда мы заметили беженцев?

В те времена было столько мелких стычек! Датчане Восточной Англии совершали набеги на пахотные земли близ Лундена, мы платили им той же монетой, ведя своих людей в глубь датской территории, чтобы жечь, убивать и грабить. Официально между Альфредом Уэссекским и Восточной Англией царил мир, но голодный датчанин не замечает слов на пергаменте. Человек, которому нужны рабы, скот или просто приключения, отправлялся в Мерсию и брал, что хотел, а мы ехали на восток и делали то же самое.

Мне нравились такие набеги. Они давали возможность натренировать самых молодых моих воинов, позволить им увидеть врага и скрестить с ним мечи. Ты можешь муштровать юношу год, вечно заставлять его практиковаться в искусстве владения мечом и копьем, но за каких-то пять минут битвы он научится куда большему.

Тогда случалось столько схваток, что я забыл большинство из них, однако ту схватку у дома Эдвульфа я помню. Вообще-то схватка была пустяковой. Благодаря беспечности датчан у нас даже не было раненых, однако я помню эту стычку потому, что когда все закончилось, когда мечи вернулись в ножны, один из моих людей позвал меня в церковь.

То была маленькая церковь, рассчитанная не более чем на пятьдесят или шестьдесят человек, которые жили (или жили раньше) вокруг господского дома. Церковь возвели из дуба, у нее была тростниковая крыша с высоким деревянным крестом. Грубой работы колокол свисал с западного фронтона над единственной дверью, в каждой стене имелось по два больших окна с деревянными решетками, сквозь которые струился свет. Свет озарял толстого человека: его раздели донага и привязали к столу — я полагал, что стол этот служил алтарем. Человек стонал.

— Развяжите его, — прорычал я, и Райпер, возглавлявший людей, которые захватили в плен датчан, находившихся в церкви, двинулся вперед так, будто я пробудил его от транса.

Райпер за свою недолгую жизнь повидал много ужасов, но он, как и его воины, казалось, онемел от зверств, учиненных над толстяком. Глазницы этого человека представляли собой мешанину из крови и слизи, щеки были испещрены красными полосами, уши отсечены, член отрезан, пальцы сперва сломаны, а потом стамеской отсечены от ладоней.

За столом стояли двое датчан под охраной моих людей; перепачканные кровью руки пленных выдавали в них палачей. Однако за такую жестокость в первую очередь отвечал вожак датчан, и именно потому я запомнил ту стычку.

Ведь именно тогда я повстречался со Скади.

Если какая-нибудь смертная женщина и съела яблоки из Асгарда, дарующие богам вечную красоту, то это была Скади. Высокая, почти такая же высокая, как я, с гибким телом, обтянутым кольчугой, лет двадцати, с узким, надменным лицом и вздернутым носом. И я еще никогда не видел таких голубых глаз. Ее прямые волосы, черные, как перья во́ронов Одина, опускались до стройной талии, перехваченной ремнем с пустыми ножнами.