Горячие сердца - [53]

— Прошли... — сказал штурман и дал поправку курса. — Забрали к северу.

— Много? — озабоченно спросил Гастелло.

— Самую малость...

— Я виноват?

— Нет, снесло... Наверху старайтесь точно держаться на курсе. Сейчас подсчитаю снос, дам поправку.

— Ветер засекли?

— Да, пожары — хороший указатель.

— Пошли в облака?

— Милости просим...

Николаю было видно, как на едва зеленеющее поле штурманской карты легла логарифмическая линейка. Белый целлулоид мягко засветился, и палец штурмана казался на нем совсем черным.

Николай тронул сектора.

Моторы снова усилили голоса. Едва заметная вибрация самолета говорила о том, как трудно моторам вытаскивать на высоту машину с бомбовым отсеком, набитым грузом, с баками, полными до предела.

Взгляд Гастелло заботливо ощупывал приборы: счетчики оборотов, указатели давления масла, указатели температуры. Все это должно было работать, как пульс тренированного спринтера на решающем участке.

Внезапно вся земля под самолетом, вся поверхность громоздившихся над головою облаков засияли белым ослепительным светом. Мощная молния на северо-западе прорезала небо, словно вонзаясь острием в землю.

— Гроза как раз на курсе, — сказал штурман.

— Да.

— Может быть, пойдем под облаками?

— Нет.

— Пока не кончится грозовой фронт?

— Нет.

— Тогда обойдем слева?

— Нет.

Штурман умолк.

Гастелло не собирался вступать в объяснения. Идти под облаками он не хотел — они были слишком низки. Становиться мишенью для немецких зенитчиков? Нет!.. Обходить фронт — значило тратить время и горючее, которое может понадобиться над целью. Кто может поручиться, что при такой тяжелой обстановке полета они выйдут на цель точно, что ее не придется долго и настойчиво искать? Да и едва ли немцы стоят в открытую. Наверно, замаскировали самолеты так, что обнаружить их будет нелегко. Одним словом, он не сойдет с намеченного курса. Тяжело груженному самолету опасна трепка в грозе. Если выдерживал старичок «ТБ», то эти птички выдержат тем более!..

Снова вокруг самолета была черная, неподатливая масса облаков. Но на этот раз ненадолго. Габтелло не хотел оставаться в них под ударами мощных разрядов, все чаще и чаще разрывавших темноту ослепительными вспышками.

Гастелло пробил слой облачности снизу вверх. Но вместо чистого неба на этот раз над головой были снова тяжелые, плотные скопления мощных облачных масс. Грозовые разряды по мере приближения делались все ярче. В их свете, как в могучих прожекторах, было видно, что нижний и верхний слои облаков движутся не параллельно, а под некоторым углом друг к другу. Третьим курсом двигался самолет. Даже привычные головы начинали кружиться от этого тройного движения.

Болтанка перешла в отчаянные броски. Самолет то проваливался на сто-полтораста метров, то вдруг стрелка высотомера судорожно подскакивала на несколько десятков метров. Брови Гастелло все ближе сходились к переносице. Такие удары по машине ему не нравились.

Внезапно при следующем электрическом разряде он увидел прямо перед собой высокую черную гору. Это было нагромождение облаков, поднимавшихся много выше горизонта, на котором шел самолет. Черная масса горы временами словно разламывалась, взрываемая молниями.

Уйти вниз он не мог. Нельзя было согласиться на такой перерасход горючего для последующего набора высоты. Значит, пробивать эту гору у самого основания, там, где непрерывно сверкает молния? Это слишком опасно для самолета. Да и экипажу трудно.

То и дело слышны какие-то странные звуки в наушниках. От электрических разрядов в них стоит непрерывный оглушительный треск. Даже ларингофоны переговорных бессильны перекричать этот треск.

Около ноги Гастелло появилась рука штурмана с запиской: «Если будете обходить эту гору, делайте прямые подлиннее, а то собьюсь...».

Нет, штурман может успокоиться: Гастелло не собирается обходить «гору». Он будет набирать высоту, не сходя с курса. Все равно с приближением к зоне наибольшего насыщения зенитной артиллерией противника ему нужна высота.

Облачная гора перед носом росла и росла. Она оказалась такой огромной, что ее основание закрыло весь горизонт. До вершины «горы» было еще далеко, когда машина опять вошла в облачную муть.

На этот раз окружающая среда не была черной, как прежде. Бомбардировщик уже не только бросало по вертикали, но неистово мотало из стороны в сторону. Гастелло думал о том, чтобы не дать самолету сорваться в скольжение, которое в таких условиях могло кончиться плохо. Он очень хорошо представлял себе переживания штурмана, вероятно, уже потерявшего ориентировку. Наверно, бедняга утратил представление об истинной скорости самолета. Кто мог хоть приблизительно назвать теперь скорость и направление ветра относительно их собственного движения?

Так же неожиданно, как Гастелло перед тем увидел эту гигантскую облачную гору, над его головой вдруг простерлось чистое небо. Машина провалилась и, как санки по ледяной горе, покатилась вдоль ската облачных нагромождений. Навстречу ей неслась освещенная яркой луной земля.

Сквозь сухие разряды в наушниках Николая послышался слабый голос штурмана:

— Командир... немного... прямой... астрономический...