Горячие сердца - [40]

После допроса Николай растянулся рядом со спящими, но тотчас опомнился:

— Прошу вас, поскорее свяжитесь с моей бригадой…

Думы

Это происшествие дало Николаю большую пищу для размышлений. Временами ему начинало казаться, что, может быть, все-таки он мало сделал для спасения комиссара. Но снова и снова анализируя случившееся, он не мог себя ни в чем упрекнуть. Не покинь Николай самолета, он еще больше задержал бы Ююкина, решившего не прыгать раньше Николая.

Николаю казалось, что Миша Ююкин, исполняя свой долг, дал ответ на вопрос, который невольно ставил себе каждый летчик, отправляясь в полет над расположением противника. Ююкин погиб, спасая своих людей. Но как поступил бы комиссар, если бы знал, что ему не удастся пробиться к своим? Что сделал бы он, если бы ему удалось выбраться из горящей машины обожженным, лишенным сил? Может быть, он потому и не прыгнул, что уже не видел в себе этих сил?

На эти вопросы мог бы ответить только сам Ююкин. Но теперь это было частностью, и за этой частностью для Николая вставали более общие вопросы: когда командир обязан жертвовать собою? Когда он имеет на это право и когда не имеет его?

Эти вопросы казались Николаю требующими немедленного решения. Для себя и для своих людей. И решать их нужно было, не ожидая момента, когда на раздумье остаются секунды.

Однажды Николай был потрясен узколобой ограниченностью мировоззрения японского офицера.

Явившись как-то в штаб бригады, Николай застал комбрига за допросом только что сбитого японского летчика. Николаю разрешили присутствовать при допросе. Сначала он отнесся к этому равнодушно, разве с некоторым любопытством. Но чем дальше, тем яснее открывалась ему бездна нравственной темноты, в которой барахтался сидящий перед ним подпоручик Фукуда.

Жизненный путь подпоручика был несложен.

В префектуре Миэкен у отца Фукуды было три цио земли. На этой земле отец Фукуды, а затем вместе с ним и сам Фукуда разводили шелковичного червя. Они были землевладельцами. Они были зажиточными. Они были «благородными». Этим определялось их отношение к миру и к людям.

Вероятно, господин Фукуда-младший не переменил бы своей профессии шелковода, если бы не толчок, данный его честолюбию военной службой. Попав в ряды армии по призыву, он быстро понял, что выгоднее быть унтер-офицером, чем простым солдатом. Куда приятнее лезть пятерней в чужую физиономию, чем видеть немытый унтер-офицерский кулак перед собственным носом. Вскоре у господина Фукуды уже была унтер-офицерская нашивка. Он успел окончить низшую авиашколу и попасть в Четвертый авиационный полк командиром отделения. Через два года он окончил одногодичную летную школу и возвратился в свой полк старшим унтер-офицером и летчиком.

Служба пришлась ему по вкусу. Куртка летчика императорской авиации куда более внушительное одеяние, нежели кимоно шелковода. Ведь не нашьешь на кимоно надпись, что ты не какой-нибудь арендатор и отец твой не был арендатором, а дед твой имел уже цио собственной земли! Как внушить людям с первого взгляда уверенность, что они имеют дело с благородным владельцем целых трех цио собственной земли? А тут... Ого! Пусть-ка попробует какой-нибудь штатский гусь не сойти с дороги, которой шествует Фукуда! Ого! Летчик Фукуда видел, что́ в таких случаях делают офицеры.

Эмблема сына солнца была недаром отштампована на каждой пуговице куртки господина Фукуды. Одна такая пуговица стоит больше целого штатского человека. Если только штатского вообще следует называть человеком.

Фукуда решил окончательно упрочить свое положение. С этой целью он перевелся в Одиннадцатый авиационный полк, отправлявшийся в Маньчжурию.

Там Фукуда быстро заработал мундир фельдфебеля. До мундира офицера оставался один шаг. И Фукуда, несомненно, сделал бы этот последний шаг, если бы неожиданно для себя не увидел, как кое-кто споткнулся на лестнице славы. Да так, что никогда не смог подняться, — прах этих неудачников был в маленьких урнах отправлен на родные острова. Беда была в том, что в погоне за более верным успехом Фукуда перешел в истребительную авиацию. Это оказалось довольно опасным занятием. Нет, урна с его собственным прахом показалась Фукуде слишком высокой ценой за офицерские погоны — более высокой ценой, чем Фукуда рассчитывал заплатить.

Фукуда решил уносить ноги с материка, пока там не началась настоящая война.

Что было делать? Возвращаться под тень тутовых деревьев? Это было уже не по нем. Фукуда познал уже прелести жизни городского щеголя. Перебрав в уме все известные ему профессии, он решил, что самое меньшее, чем можно удовлетвориться, — служба в банке.

Банков, готовых принять на службу бывшего фельдфебеля Фукуду, в Токио не оказалось, но страховое общество «Хакен-Кайса» взяло его на должность помощника кассира. В конце концов и это показалось Фукуде не таким уж плохим местом. Ведь, кроме жалованья, ему полагалось пособие на приобретение приличного штатского костюма. А приличный костюм вовсе не такое маловажное обстоятельство в жизни бывшего фельдфебеля.

Главная контора «Хакен-Кайса» помещалась на улице Хибиа, недалеко от Гинзы. Возвращаясь с работы, господин Фукуда чувствовал себя в самом центре японской жизни. Он шел по Гинзе между рядами торговцев, выложивших свою дребедень прямо на тротуаре, в желтые круги света бумажных фонариков. Фукуда чувствовал свое превосходство над торговцем, просительно глядящим ему в лицо, уговаривающим его, униженно кланяющимся ему — ему, господину Фукуде, бывшему фельдфебелю и помощнику кассира страхового общества «Хакен-Кайса», обладателю вполне приличного штатского костюма!