Горячие сердца - [38]

Сознание Николая продолжало работать совершенно отчетливо.

Еще секунда — и Ююкин не сможет выбраться из кабины, он там задохнется.

Николай не мог допустить, чтобы, спасая его, Ююкин жертвовал собою. Николай отвернулся от окошечка, вдел ноги в педали, взялся за управление. Решение было ясно: правый разворот с резким набором высоты оттянет пламя ст кабины летчика и даст комиссару возможность воспользоваться парашютом. А там... там будет видно...

Но первое же прикосновение к ручке запасного управления показало Николаю, что Ююкин его выключил.

Комиссар оставался единственным хозяином самолета.

Взгляд, снова брошенный Николаем в окошечко, встретил все те же голубые, ясные, но теперь очень строгие глаза комиссара. А вокруг были дым и пламя... Оставалось одно: не задерживать Ююкина. Чем скорее прыгнет Николай, тем больше времени останется для прыжка у Ююкина.

Николай рванул замок люка и протиснулся сквозь отверстие в полу. Рука сама легла на кольцо парашюта. Бессознательно и привычно мозг отсчитывал секунды падения. Все это не мешало Николаю смотреть на горящий самолет.

Все существо его кричало: «Прыгай же, прыгай!»

Охваченный пламенем, самолет перешел в пикирование.

Комиссар?!.

Хотелось кричать от бессильного отчаяния.

Комиссар, Миша!

...Далеко, там, где на земле виднелись красные пятна артиллерийского склада японцев, горящий самолет Ююкина врезался в землю.

Черный дым взлетел огромным клубом и стал медленно растекаться в воздухе.

Николай понял: не успел!

Охваченный мыслью о судьбе комиссара, он машинально сделал все, что было нужно для раскрытия парашюта. Он плавно спускался навстречу восходящим токам воздуха, болтавшим его, как на гигантских качелях.

Земля под ним была японская.

Николай расстегнул кобуру...

В тылу врага

Приземлился Николай неловко. Его боком потащило по траве. Больше всего он боялся поднять пыль, которую могли заметить японцы.

Отцепившись от парашюта, он поспешно собрал его и забросал песком и травой. То же самое сделал с комбинезоном. Трудно было скрыть груду меха и неподатливого молескина. Николай примял кучу ногой и пошел прочь, на ходу высасывая из пальцев песчинки, набившиеся в порезы от травы.

Вокруг все было спокойно.

Ухало далеко на западе. Похоже на то, что советские снаряды рвутся на стороне противника.

На часах было 10.30.

Странно! Николай отчетливо помнил, что в 10.25 самолет Ююкина еще вел бой с японскими истребителями. Неужели прошло только пять минут?

Николай приложил часы к уху. Они стояли.

Справа послышался шум приближающегося автомобиля. Неожиданно выросло над травой облачко пыли, катящееся следом за автомобилем.

Николай ничком бросился в траву.

Прямиком по степи шла открытая легковая машина. В ней сидели четыре японца. Машина направлялась прямо к тому месту, где начиналась борозда травы, примятая Николаем во время приземления.

Стало ясно: его спуск был замечен.

Следуя бороздой, японцы доехали до парашюта. Николай видел, как они подняли комбинезон и парашют. Летчик прижался к земле. Передвинул на живот кобуру и вынул пистолет. Стоило ли прыгать для того, чтобы через несколько минут пустить себе пулю в лоб? «Это хуже, чем сгореть с самолетом», — подумал Николай.

Японцы общарили высокую траву вокруг комбинезона. Николай хотел было ползти прочь, но сообразил, что это не спасет, а только повредит ему. Двигаясь ползком, он примнет траву. Этот след приведет к нему японцев, которые к тому же могут заметить движение травы над ним. Он еще плотнее прижался к земле, до боли в ладони сжимая пистолет.

Сухая земля звонко отдавала каждый шаг японцев. Николай слышал, как шуршит раздвигаемая ими трава. Он боялся выглянуть, чтобы проверить направление их движения. Когда ему показалось, что шаги приблизились, он поднял пистолет на уровень плеча.

Прошло несколько мгновений, показавшихся Николаю очень длинными. Он думал о том, как выскочит из травы; отбежит, чтобы удлинить срок стрельбы. Огонь откроет не наобум, не на ходу, а только остановившись, с колена, подставив левую руку для упора. Японцев четверо, патронов восемь... Нет, нужно считать семь, даже шесть — на свою долю надо оставить два. Мало ли что?.. Значит, шесть выстрелов на четверых...

Он думал спокойно, расчетливо.

Между тем голоса японцев стали удаляться. Николай осторожно поднял голову: японцы садились в автомобиль. Один из них стал ногами на подушку и еще раз оглядел местность вокруг.

Наконец они поехали, петляя по степи.

Шум автомобиля постепенно затих вдали.

Некоторое время Николай еще не шевелился. Потом перевернулся на спину. Хотелось заснуть, но не решался закрыть глаза. Лежал и смотрел на небо.

Легко и свободно неслись облака.

С запада прошло звено вражеских «девяносто седьмых».

Одиноко маячил в небе степной орел. Он ходил размашистыми, однообразными кругами, редко-редко пошевеливая крыльями.

Николай лежал, не шевелясь, и все глядел вверх.

Чем дальше, тем мучительнее хотелось спать. Николай упрямо боролся со сном. И все-таки заснул.

Когда он проснулся, было уже темно. Высоко стояли звезды.

Николай встал и пошел на запад. Справа виднелись редкие огоньки — вероятно, костры на далеком неприятельском бивуаке. Николай сделал большой крюк, намереваясь обойти японское расположение, но, по мере того как он шел, огни появлялись все вновь и вновь. Они приближались. Наконец Николай увидел, что это окопы второй линии на позиции противника. Повидимому, они служили жильем для японских резервов.